Петр Гаврилов
НА БАРРИКАДЕ
Рассказ
Художник И. Годин
Колька Клюев, десятилетний курносый и веснушчатый мальчик, выбежал за ворота своего дома и остановился как вкопанный.
По Лаврову переулку мчались сани. Но в оглоблях были не лошади, а люди, и они гнали сани наподлёт, как рысаки. Снег весело взвизгивал под железными полозьями саней, словно и он торопился куда-то.
Белокурый парень с длинной шеей, замотанной красным шарфом, — товарищи звали его Константин — крикнул Кольке, блеснув белыми зубами:
— А ну садись, прокатим!
Колька неуверенно шмыгнул носом, однако припустился за санями — искушение было слишком велико. Он хотел было уже взобраться на задок саней, да вспомнил про злых извозчиков с их хлёсткими кнутами и крикнул с опаской:
— Врёшь, кнутом стеганёшь!
— Нету! — обернулся на бегу Константин. — Теперь кнуты по всей России отменяются. Шабаш!
Он ещё что-то сказал, но Колька не расслышал. Остальные засмеялись.
«Ну и неправда! — сидя уже в санях, убеждал себя Колька. — Как же: извозчикам, да без кнута? Тогда бы все задаром так и катали взад-вперёд».
Сани дёрнулись и помчались ещё быстрей. Колька подполз к передку и встал на ноги.
Ох, и хорошо же было лететь во весь дух, стоя, как заправский извозчик!
И верно, кнутом не стегали. Кольке стало весело. Подражая бородатым извозчикам, он прикрикнул солидным баском:
— Эх вы, залётныи-и! Шевели копыта-ми-и-и!
Парни засмеялись, а Константин подпрыгнул в оглоблях и, словно конь копытом, шутя ударил соседа сапогом.
Ох, и хорошо же было лететь во весь дух!..
«И чего это сегодня народ такой весёлый?» — думал Колька, удивлённо оглядываясь по сторонам.
Да и было чему удивляться!
Лавров переулок и на самом деле вёл себя сегодня как-то шиворот-навыворот. Несмотря на ранний час хмурого декабрьского утра, переулок был полон людьми.
И все эти люди как будто посходили с ума. Двое рабочих, свалив один уличный фонарь наземь, подбежали к другому и, словно дровосеки, дружно и весело начали тюкать по нему топорами. Щепки так и летели в разные стороны. Другие рабочие тащили тяжёлые доски. Ещё какие-то дядьки выкатывали из склада купца Трофимова дубовые брёвна, ногами толкали перед собой бочки…
И делалось это всеми как будто наперегонки и даже с удовольствием.
Безмолвный, смотрел Колька с высоких саней на такие небывалые дела.
Соскочить, что ли, с саней да хватить каменюгой по забору Трофимова? Небось Колька не забыл, как больно купец трепал его за уши каждый раз, как только ловил с украденными щепками. А печку-то дома чем топить, ну? Дров мамке на что покупать?
А сани меж тем мчались быстрей и дальше — к новым чудесам.
Закинув верёвки за шею черного с золотом двуглавого орла над вывеской казённой винной лавки, человек пять рабочих тянули орла вниз вместе с вывеской, подбадривая себя выкриками:
— Е-е-щё раз! Да-авай, раз!
Колька знал, что этот деревянный черный орёл был вроде как царским знаком. А теперь что же это они с тем орлом делают, ух ты-и!
Две головы орла со змеиными красными языками в пастях с треском отломились. Трухлявые куски дерева посыпались вниз, дымя древесной пылью. Все, кто тянул верёвки, попадали на мостовую, смешно толкая друг друга.
Тут уж и Колька не выдержал. Засунув в рот два пальца, он засвистел по всем правилам, с переливами, на весь переулок.
Сани сразу остановились. Потеряв равновесие, Колька шлёпнулся в сани, задрав вверх ноги в больших драных валенках.
Когда он, сконфуженный, поднялся на ноги, на него глазели какие-то рабочие и смеялись. Один из них, с короткой черной бородой, в желтом полушубке, туго затянутом ремнём, снял мохнатую папаху и шутя поклонился Кольке:
— Слезай, кум, приехали!
Дальше в самом деле ехать было некуда. Пришлось Кольке слезать.
Всё, что люди ломали в Лавровом переулке, они стаскивали сюда и сваливали, как показалось Кольке, в одну беспорядочную груду. И сани, на которых так весело ехал Колька, повалили набок и поставили на попа. На самом верху этой груды какая-то тётенька в круглой черной меховой шапочке прикрепила палку с красной материей.
— Ты что тут делаешь, пострелёнок? — улыбаясь, крикнула она Кольке. — А мать небось ищет? Беги домой сейчас же!
— Не трожь его, Настюша, — засмеялся чернобородый Степан. — Пускай учится…
Колька не счёл необходимым отвечать тётеньке. Подумав, он спросил у Степана, кивнув головой на груду бочек, саней, досок и железных решёток: