— Еще один шаг, сэр, и я заколю вас.
После этого Фраера увели в его каюту.
Пока у бизань-мачты шел этот странный разговор, мятежники успели спустить на воду шлюпку. Верный Блаю ловец акул плотник Норман поспешил прыгнуть в нее, чтобы подчеркнуть свою преданность, однако был вынужден тут же лезть обратно на корабль, ибо шлюпка настолько прогнила, что сразу стала тонуть. Гардемарины Хейворд и Хеллет, испуганные мыслью о том, что им грозит, если их посадят в это сито, взмолились, чтобы Крисчен дал взамен исправный шестиметровый катер. Бунтовщики заспорили между собой. Один яростно кричали, что «хватит и шлюпки», другие требовали тут же прикончить Блая и гардемаринов, подкрепляя свои слова угрожающими жестами в сторону своего бывшего начальника, который по-прежнему был привязан к бизань-мачте. Заклятый враг Блая, Перселл, хотя и назвался лоялистом, с явным злорадством смотрел на это представление, но Крисчен не разделял его удовольствия и, уступая голосу совести, в конце концов неохотно велел поднять шлюпку, а взамен спустить катер, освободив его от ямса и кокосовых орехов.
Спуск на воду катера требовал больших усилий, а также применения талей и тросов. И Крисчен, подозвав плотников и боцманов, которые по привычке наблюдали за этим маневром, велел им подсобить. Они беспрекословно подчинились. Вскоре катер закачался на волнах возле борта «Баунти»; на сей раз первым, ко всеобщему удивлению, прыгнул в лодку полуслепой музыкант Бирн.
Спеша поскорее закончить эту неприятную сцену, Крисчен сказал Хейворду, Хеллету и Сэмюэлю, чтобы они живо забирали одежду и провиант и спускались в катер.
— Это почему же, мистер Крисчен? — спросил Хейворд со слезами на глазах. — Что я вам сделал дурного, за что такая жестокость? Неужели вы всерьез!..
— Да, неужели?.. — подхватил Хеллет всхлипывая.
Крисчен быстро втолковал пм, что и не думал шутить, после чего оба гардемарина, тщетно силясь унять дрожь в коленях, пошли вниз собирать свои пожитки.
Большинство команды успело к этому времени хорошенько поразмыслить. Для Крисчена и его сподвижников все было решено с самого начала; даже если бы они теперь раскаялись и сложили оружие, их ожидала за мятеж строгая кара, а именно виселица. Но больше половины людей отказались присоединиться к бунтовщикам. Однако этого было мало, они не могли и впредь оставаться сторонними наблюдателями, если хотел считаться юридически невиновными. Строгие морские законы не допускали нейтралитета во время бунта; кто не подтверждал недвусмысленно свою верность командиру, карался наравне с мятежниками. У Коула и других был один способ доказать свою лояльность — покинуть корабль вместе с Блаем. Они уже поняли это, когда Хейворд, Хеллет и Сэмюэль снова поднялись на палубу, почти все, кто до сих пор держался нейтрально, заявили, что тоже уйдут на катере. Они стали умолять Крисчена, чтобы им дали самую большую лодку — семиметровый баркас, так как катер вмещал только десять человек. Хейворд и Хеллет, понятно, присоединились к этой просьбе, и даже Блай послал ходатаев к Крисчену. Решили дело слова Перселла. Он заявил Крисчену, что посадить всех лоялистов в катер — все равно что убить их, и вызывающе добавил:
— Я не совершил ничего постыдного и хочу вернуться на родину.
Стрела попала в цель: Крисчен уже сожалел о свое скороспелой затее, а тут еще это новое, непредвиденно затруднение. И так как он хотел избежать жертв, ем оставалось только уступить. В третий раз на протяжении одного часа Крисчен пошел на попятный, и Коу с помощниками, заметно повеселев, принялись спускать на воду баркас.
Едва он лег на воду, как лоялисты с разрешения Крисчена отправились собирать свое личное имущество. Только Блаю пришлось остаться — Крисчен предпочитал не спускать с него глаз и велел его слуге Джону Смиту принести хозяину камзол и брюки. Смит мигом исполнил приказ и помог Блаю одеться, а так как у того были связаны руки, камзол накинул на плечи. Тот же Смит ведал личным погребком командира, поэтому Крисчен приказал ему откупорить бутылку рома и налил мятежникам по чарке, чтобы отпраздновать победу. Лоялистам, понятно, рома не досталось, но в общем-то Крисчен был очень покладист и снисходителен и позволил им забрать чуть ли не все, что они хотели. Все предприимчивее оказался писарь Сэмюэль: несмотря на охрану, он заскочил в каюту Блая и взял там его офицерский патент, а также судовой журнал. Правда, личные дневники Блая, таитянский словарик и чертежи карт ему не дали унести; и эти драгоценные документы пропали. Боцман Коул захватил компас, а Перселл не спеша отобрал ведро гвоздей. Вообще лоялисты не торопились со сборами, так что горячие головы Черчилль и Кинтал вслух поругивали Крисчена за снисходительность и подгоняли отбывающих.