— Разрешите возразить вам, Петр Иосипович, я не понимаю, о какой линии вы говорите, — возмутился и Мостовой. — Гайворон — честный и принципиальный коммунист…
— Мы советуем вам, товарищ Мостовой, серьезнее относиться к своим обязанностям. И не руководствоваться собственными симпатиями и антипатиями, когда дело идет о живых людях, о наших кадрах, — подчеркнуто официально провозгласил Бунчук. — Вы почему-то не хотите замечать, что Гайворон насаждает групповщину, открыто выступает против директив партийных органов. А мы знаем, к чему приводят демагогия и критиканство.
— Неправда! — резко сорвался с места Платон.
— Вы забываете, где находитесь! — оборвал его Бунчук. — Если вы высказываете недоверие мне, то я попробую напомнить вам некоторые факты. Вы, коммунист Гайворон, выступали против плана сева, который был утвержден для вашего колхоза…
— Я выступал против того, чтобы за счет кукурузы уменьшали посевные площади других культур, — возразил Платон, — потому что это подрывает экономику колхоза. Каждый год мы недодаем государству тысячи пудов пшеницы, десятки тысяч центнеров свеклы только потому, что занимаем огромнейшие площади под кукурузу, которая не дает экономического эффекта.
— У плохих хозяев, — сделал ударение Бунчук. — В американском штате Айова, как подчеркнул на последнем Пленуме товарищ…
— Мы живем не в Айове, а в Сосенке, — перебил Платон.
— Прекратите демагогию, товарищ Гайворон! Что за настроение? Вы слышите? — обратился Бунчук к членам бюро.
— Но партия нас учит к каждому делу подходить творчески, — сказал Мостовой.
— А вы на чью мельницу воду льете? — уничтожающим взглядом измерил Бунчук Мостового. — Разве вы не понимаете, что эти гайворонские теорийки направлены против решения партии по сельскому хозяйству?!
— Это уж слишком, Петр Иосипович, — усмехнулся Мостовой.
Платон еще не понимал, что сейчас Бунчук сводит в первую очередь счеты не с ним, а с Мостовым. Все, в чем он обвинял Платона, должно было ударить по Мостовому. Мостовой должен почувствовать, что он, Бунчук, никому не простит посягательств на его авторитет.
— Вы зря смеетесь, товарищ Мостовой, — многозначительно покачал головой Бунчук. — И если бы эти теорийки Гайворон высказывал после ужина своей жене, то можно было бы не обращать на это внимания. Но если это становится линией и приводит к антигосударственным поступкам, то уже не до смеха.
— Что вы имеете в виду? — разгадывал замысел Бунчука Мостовой. — Кого вы обвиняете в антигосударственной деятельности?
— Гайворона, который выступил против решения правления колхоза посеять кукурузу сверх плана, — ответил Бунчук. — Я предлагаю объявить товарищу Гайворону строгий выговор за попытки дискредитировать постановление директивных органов, за насаждение групповщины в партийной организации. Это дело политическое, и мы ни с кем не будем цацкаться! Кто за то, чтобы объявить…
— Я против, — сказал Мостовой. — Гайворон ни в чем не виновен. Мы не имеем права наказывать человека за то, что он имеет свои убеждения. И не о нем надо было сегодня говорить, а о Коляде, о таких, как Коляда… Я еще не проверил всех фактов, но ставлю в известность членов бюро, что не только в Сосенском колхозе должны были появиться тайные площади кукурузы и свеклы… Они существуют во многих артелях района.
— Факты! — стукнул кулаком по столу Бунчук.
— Пока что я знаю, Петр Иосипович, что в колхозе «Коллективная нива» засеяли и припрятали от государства семьдесят гектаров кукурузы и тридцать свеклы… Почти столько же и в артели имени Двадцатого съезда…
— Неправда! — запротестовал Бунчук.
— Эти площади уже обмеряны… Должен сказать, что это делалось по указанию одного из членов бюро… Я не называю фамилии, потому что это очень серьезное обвинение и надо внимательно все проверить. — Мостовой заметил, как нервно задергалась щека у Петра Иосиповича. — Нам надо разбирать не персональное дело Гайворона, а тех, кто на самом деле, желают они того или нет, вредит нашему общему делу.
После выступления Мостового Бунчук сразу как-то осунулся, лицо его уже не было таким вызывающим. Он жалел, что раздул это «сосенское дело», но отступать было поздно.
— Мы примем к сведению заявление товарища Мостового и разберемся во всем, — пообещал Бунчук. — Хватит об этом. Голосую. Кто за то, чтобы объявить товарищу Гайворону строгий выговор? Четыре. Кто против? Один. Воздержался? Два. На этом нашу работу мы заканчиваем. До свиданья, товарищи.