— Повыше делай, повыше! Да гуще!
— Каждый забор имеет свою пропорцию, Олена, и ты меня не учи. Зачем тебе прятаться от людского глаза? Живете честно, хлеб едите заработанный, так, значит, и жить надо на виду, — рассуждал Дынька. — А такой штакетник подвяжет хату, как поясочком.
Дынька закончил работу, и Олена не на радостях, а для порядка пригласила в хату:
— Заходите, дядько Никодим, да чарку выпейте.
Дынька отказался:
— Еще имею одну работу тонкую. Просил Макар, чтоб непременно закончить до воскресенья рамы для портретов.
— Для каких портретов? — поинтересовалась Олена.
— Это, значит, твой Макар с моим Олегом придумали: чтобы Иван Лисняк нарисовал лучших людей нашего села… Портреты большие. А я смастерю дубовые рамки, и вывесим их, чтобы все видели и чтоб было на них равнение, — пояснил Дынька.
— Ты смотри… Кого ж он рисует?
— Известно кого: Нечипора Снопа, Михея Кожухаря, — загибал Дынька пальцы, — Максима Мазурового, Стешку Чугаеву… И еще Савку Чемериса нарисует… Без Гриця вода не освятится: Савка везде пролезет…
— Разве рисуют того, кто хочет? — поправила на голове платок Олена.
— Где там! — махнул рукой Дынька. — Правление заседало, обсуждало каждый портрет… Жаль мне, что не нарисуют Гайворона. Сам не захотел. Говорит: «Я еще ничего не сделал и, кроме выговора, никаких отличий не имею». А Коляда встал и тоже: «Есть такое мнение, чтобы согласиться».
— А из молодиц никого на портрете не будет? — выспрашивала Олена.
— Мотрю Славчукову нарисуют…
— Чем же это она так угодила?
— За труды удостоили. А Савка, ей-богу, сам напросился.
— А почему ж вас не удостоили? — зацепила Дыньку за живое Олена.
— Баба моя на портрете будет. О! За буряки. Сказать правду, Текля моя к работе рьяна, но и я ж тоже… Словом, им виднее… Я не святой, чтобы меня малевали… Но ты, Олена, скажи Макару, что я не меньше сделал для артели, чем Савка Чемерис… Это люди знают!
Чем бы ни занимался Макар Подогретый, а находил время зайти к Ивану Ивановичу Лисняку и посмотреть, как продвигалась работа. Портрет Нечипора Снопа уже был готов. Писал его Лисняк с фотографии, ибо позировать Нечипор отказался.
— Нет времени сидеть мне здесь, жатва…
Зато Текля Дынька приходила исправно и позировала добросовестно: час могла сидеть, не шевельнувшись. Когда портрет был написан и Дынька вставил его в рамку, Текля заплакала.
— Ты чего? — спросил жену Дынька.
— Горько, что не рисовали меня, когда молодой была…
Савка Чемерис пришел к Лисняку, как на праздник: подстриженный, побритый, в новых брюках и в синей сатиновой рубахе. Сопровождали его Михей Кожухарь и Дынька.
Пощупав полотно, краски, Савка написал Ивану свое первое требование: «Нарисуй меня на коне».
Лисняк рассмеялся и замахал руками. Савка настаивал на своем:
— Я в колхозе с первого дня и всегда лично при лошадях. Так пусть Иван нарисует меня на коне… Сейчас схожу и приведу Горлицу…
— Так то ж кобыла, — заметил Михей.
— Если Иван захочет, то сделает из нее жеребца. Разве ему трудно? А без коня я кто? Подумают, что какой-нибудь столяр…
— На коне и дурак поедет, — оскорбленно ответил Дынька, — а ты попробуй сделай хоть раму…
— Да это я не о тебе, — оправдывался Чемерис, смекнув, что Дынька в самом деле может отказаться делать раму для его портрета.
Иван Лисняк пояснил, что под портретом будет подпись: «Конюх Чемерис», — и это несколько успокоило Савку. Но перед тем, как сесть в соответствующую позу на лавке, он написал новое требование: «Нарисуй меня в таком пиджаке, в каком я ходил на пасху и на Первое мая в сорок первом году».
Лисняк никак не мог вспомнить, какой был пиджак у Савки, и Чемерис начал рассказывать Кожухарю и Дыньке да писать Ивану:
— Такой был синеватый, даже будто зеленый, а по нему полоска шла… В Косополье купил перед самой войной… Добрый пиджак был, сейчас таких нет. Не шьют…
— Пусть тебя Иван в генеральском мундире нарисует, — посоветовал Кожухарь.
— Зачем это я в генеральский наряжусь, если был только полковником?
— Вот брешет, вот брешет, — мотал головой Дынька, будто отбивался от мух.
— Да все об этом знают! — вошел в роль Савка. — Спроси Михея…
— Ему присвоили полковника после того, как Савка два самолета сбил, — подтвердил Михей.
— Когда, как? Ты сбил? — Дынька показал пальцем на Чемериса.
— Лично сбил, — ответил Савка. — А дело было так…