— Не ищи ее, отец, чужая она для нас. Если и вернется, не назову я ее мамой.
— Не назовешь, дочка?..
— Я простила б ее, если бы она не удирала, а честно сказала и ушла.
Больше они никогда не говорили о Марте.
…Поликарп принял от Михея хлеб и пригласил в хату. На столе — бутылка водки и закуска.
— Это же на каких радостях, Поликарп? — удивился Михей.
— Не на радостях, — ответил, не пряча грусти, — а так надо… Дочка замуж выходит…
— За кого? — Кожухарь даже рот раскрыл от неожиданности.
— За Кутня, — сказал Поликарп и отвернулся. — Выбрала…
— Почему ж я не слышал? — пожал плечами Кожухарь. — Обо всем знаю, а об этом не слышал… Удивительно.
— Пусть бы выходила, я не против. Но разве ей Кутень пара? Вот Юхим целую зиму ходил. Это же хлопец! Так нет, Кутень ей понравился. Эх! — Поликарп выбил ладонью пробку и наполнил чарки.
— И когда же это она тебя порадовала?
— Вчера…
Платон стоит на коленях перед Наталкой и говорит ей, только ей: «Не смотри на меня такими грустными глазами! Я люблю тебя, люблю!» — это воспоминание не оставляло Стешку ни на минуту. Оно было последней разорванной ниточкой, которая уже не удерживала Стешку от безрассудного, отчаянного шага. Она приехала вечером к клубу, надеясь встретить там Дмитра и при всех броситься к нему на грудь и сказать: «Не смотри на меня такими грустными глазами! Я люблю тебя, люблю!»
Но Кутня не было, и Стешкин замысел не удался. Тогда она побежала в контору, где шло какое-то заседание, и написала Кутню записку:
«Приходи сегодня ко мне в поле. Я буду ждать. Стешка».
Он пришел ночью. Стешка ждала его возле погасшего костра.
— Я… я пришел, Стешка… Ты звала?
— Звала.
— Зачем?
— Я выхожу замуж.
— За… за кого?
— За тебя! Чего стоишь? Обнимай меня, целуй!
— Гы-гы, — не поверил Кутень.
— Ну?! — Стешка притопнула ногой.
Кутень дрожащими руками обнял Стешку и поцеловал. Стешка вырывалась из его объятий.
— А теперь иди домой.
— Я побуду с тобой.
— Нет, я тебе уже все сказала.
— А когда мы поженимся? Я такой счастливый человек…
— Я рада, что появился еще один счастливый человек…
Чугай выслушал дочь и по тому, как она говорила, понял, что Стешка не отступит от своего решения.
— Что ж, перечить тебе не буду, — грустно сказал Чугай, — только б ты была счастливой.
Сосенские молодицы подхватили эту новость, и пошла она гулять по селу, вызывая удивление, тревогу и радость, догадки и намеки, смех и горе…
— Долго выбирала!
— Ну и счастье ухватила, чтоб тебе ни дна ни покрышки!
— А что? Хлопец культурный, при должности…
— А Юхим, говорят, до смерти убивается… Песню о ней сложил…
— Да не на тот голос…
— Ей-богу, слыхала, что это Стешка назло Платону замуж за Кутня выходит… Чтобы я своих ведер домой не донесла, если брешу…
— И я слышала, кума.
— Вот так жизнь запропастит…
— Любовь!
— Теперешняя любовь на три дня. То когда-то…
— Где же она теперь будет жить?
— Хату поставят… Отец же у него директор, разве не достанет кирпича?..
— А я говорю, что тут дело нечистое. Может, так уже приспичило, что хоть бегом до загса беги… Разве я свою пустила бы одну в поле ночевать? Допаслась…
— Стешка не такая. В строгости себя держала…
— А-а, нам лишь бы на свадьбе погулять да чарку выпить.
— Может, духовую музыку наймут?
— Юхим на гармошке ей сыграет!
— Не-ет, не Кутню это жена. Он же комок глины, прости господи, а она огонь…
— Олег Дынька хвалился, что комсомольскую свадьбу Стешке устроит.
— Пусть хоть пионерскую, лишь бы поплясать.
— О-о, смотрите, к Чугаю сват приехал на молоковозе.
— О, и сваха!
— А худющая ж, как та Колядиха!
— Зато важничает!
Олег Дынька бегал по селу с таким видом, будто он сам собирался жениться. Девушки украшали хату, плели венки, хлопцы свозили со всего села столы. За всем этим наблюдал Дынька, давал указания и советы, договаривался, что и когда играть, писал приглашения на свадьбу. А тем временем, наверное, в десятке хат пеклось и варилось, жарилось и парилось. Поликарп купил хряка, колхоз премировал Стешку бычком и деньгами. Василь Васильевич Кутень тоже подкинул денег, но участия в подготовке к свадьбе не принимал.