«Васька + Леся = любовь», — прочитала Стеша на почерневших дверях совсем не арифметическое уравнение. Другие надписи тоже подтверждали, что влюбленные доверяли ветряку свои тайны.
«Я тоже была тут счастлива». Стеша нашла острый камень и старательно нацарапала на крыле: «Стешка + Платон = любовь». Засмеялась над этой своей шалостью и попыталась сдвинуть с места крылья. Они сперва не очень охотно поворачивались, но ей все-таки удалось поднять над землей и свое не научное уравнение.
И вдруг Стеша заметила, что за ветряком стоит машина. А рядом Гайворон спит прямо на земле, подстелив пиджак. Ровно вздымалась его грудь. Лицо в глубоких морщинах, на переносице и на лбу — пыль, в русом чубе несколько ржаных былинок. Рот крепко сжат, черными тенями синяков подведены глаза. Руки широко раскинуты, будто Платон прилетел откуда-то и упал на эту землю передохнуть. Стеше было так жаль его — усталого, запыленного, будто всеми забытого в этом поле.
Ей хотелось притронуться к Платону, но было жаль будить его. Сколько уже ночей недоспал он! Стеша низко-низко наклонилась к Платону. Конечно же нет у нее зла к нему. Ничего нет, кроме страстной любви.
— Единственный мой! Радость и горе мое. — Стеша провела губами по его щеке.
Платон раскрыл глаза.
— Ты, Стешка? — будто сам себе не верил.
— Я… Я вчера тебя ждала, целый вечер.
— Мостовой приезжал, а потом комбайн у Максима сломался, а потом… приходил, но постучать не решился.
— Приходил?! — засветилась Стеша. — Правда? Ты хотел меня видеть, да?
— Хотел попрощаться с тобой, Стешка.
— Ну, будем прощаться!
— Я отвезу тебя на станцию.
— Такая честь…
— Мне все равно надо на базу. Горючее все кончилось…
— Горючее… А так бы не повез?
— Прости, Стеша, вырвалось это треклятое горючее: оно в печенках моих сидит.
— Когда-то ты носил меня на руках… Помнишь?
— Не надо, Стеша.
— Думаешь, я за славой еду отсюда? Я убегаю от тебя, от самой себя… А ты… ты… каменный.
— Стешка, постой! Сейчас это ни к чему, ты все понимаешь… — Посмотрел на часы.
— Ехать… да… убегать надо, а не ехать. Вези! — Стеша бросила чемодан в машину. — Вези, чего же ты стоишь?
Платон и сам не знал, что ему делать дальше. Стеша подбежала к нему.
— Прощайся. Целуй! Слышишь, поцелуй меня!
Платон обнял Стешку, поцеловал в жаркие губы.
— Скажи, чтоб я не уезжала, — умоляла сквозь слезы Стеша, — не отпускай меня! Тебя никто так не любит, как я… Приведи меня в свою хату, или давай уедем вместе отсюда… Не отвози меня, Платон, а то горько когда-нибудь пожалеешь…
— Стеша, дорогая моя, верная моя, я не могу… Наталка…
— Опять про Наталку… Едем!
По дороге к Косополью Стеша не обронила ни слова…
— Когда поезд на Приморск? — Стеша постучала в окошко кассы.
Оттуда выглянул сонный худющий кассир с длинными усами.
— Та-а-ак, ох-хо, скажем, скажем, усе скажем… В семь часов.
— Можно купить билет?
— Охо-хо… Какой?
— Плацкартное место…
— Скажем, скажем, усе скажем… Есть. Два?
— Одно.
— Можно одно, а можно и два, — стучал компостером кассир.
Пассажиров не было, только лениво переговаривались косопольские молодицы.
— Я, Манька, цены по поездам держу, — лился доверительный говорок. — Если ленинградский идет, так я в два раза дороже требую, потому что народ северный, к фруктам жадный… А если там киевский или из Львова, то хоть не выходи на перрон: на яблоки и не глядят. Повыскакивают из вагонов и — «А где здесь моральная вода?», «Где мороженое?» Воду ему подавай, а от яблок морду воротит… И еще примечай, кто с кем едет на те курорты. Если подойдет к тебе со своей женой, то требуй по-божески, потому что та не переплатит. А если видишь, что не свою везет, — не стесняйся, заламывай сколько хочешь!..
— Ой, и хитра же ты, Евдоха!
— Мы при станции живем, нам без хитрости нельзя. Вон видишь тех двоих, что идут, — кивнула на Стешу и Платона. — То ее ухажер, сразу вижу. На море отправляет. А она слезы льет… Это перед ним так показывает, а как дорвется до той соленой воды, — сразу о нем позабудет. Такую красавицу я бы одну не отпускала. Обожди, обожди! Да это же невестка Кутня. Сбежала! С кем же она? А, да это сосенский голова! Дарины Гайворонихи покойной сынок.
— И я о нем слыхала. Жена его сердцем болеет. К родителям отправил. — Манька так косится на Платона, что глаза ее из орбит лезут. — Завел полюбовницу. Ей-богу, она ревет. Будто он на смерть ее отправляет… Может, яблочек надо?