…Увидев Платона, Стеша вскрикнула и быстро прикрыла рот рукой.
— В нашем полку прибыло! — Отложив баян, Юхим обнялся с Платоном.
— Друзья встречаются вновь, — пожал Платону руку Дмитро Кутень. На этот раз агроном был одет в кожаную куртку с множеством «молний». — Представляю наших дам: Оля, Соня, Светлана — дочка сосенского президента Макара Подогретого. А это наша прекрасная хозяйка…
— Здравствуй, Стеша.
На лавке сидели Петро и Максим Мазур — оба трактористы.
— Я вам помешал?
— Да что ты! — Юхим заиграл опять.
Платон сделал шаг к Стеше, но ее перехватил Дмитро Кутень. Пришлось пригласить к танцу Светлану. Это была толстенькая рыжеватая девушка, которая, наверное, никогда не жаловалась на отсутствие аппетита… Но, на удивление, танцевала легко и грациозно. Максим — высокий, горбоносый и стройный — танцевал со стыдливой Софией, только Оля и Петро сидели, обнявшись, возле мисника и о чем-то шептались.
Хлопцы не жалели сапог — так отбивали польку, что даже пол прогибался. Хватит завтра Стешке работы. Девчата, кажется, парили в воздухе, подхваченные крепкими руками парубков. Быстрее, быстрее! Юхим растягивает баян, и казалось, что у него сто пальцев. Перед его глазами — сапоги, икры ног, парашютиками вздулись юбчонки, даже ветер по хате и лампа вот-вот погаснет…
Так и есть. Мигнула и потухла. Смех, крик.
Хлесть! — кто-то из хлопцев уже заработал по физиономии.
Смех… Юхим зажег спичку: дочь «президента», возбужденная и разомлевшая, льнула к Платону; Максим и София так и стояли, не подойдя друг к другу. Дмитро потирал щеку, а Стеша оказалась у самого порога.
— Все! Клуб закрывается! — подала команду Стеша.
Толпой вышли на тесную от снежных сугробов улицу. Стали прощаться. Максим ушел с Софией, Петро — с Олей, а Светлана не выпускала руку Платона, и он понял, что честь проводить дочку «президента» выпадает ему. Ну что ж, надо провожать, тем более что Юхим даже на подворье не вышел из хаты Стеши. Дмитро тоже попрощался.
— Будьте здоровы, — как можно безразличнее сказал Платон и демонстративно взял Светлану под руку.
«Резиденция» сосенского «президента» была на самых Выселках, и, пока они дошли к ним, Платон узнал все новости:
что Светлана работает пионервожатой в школе;
что она его хорошо знает и очень жалеет, что он не помнит ее;
что в селе такая скука — повеситься можно;
что она одна доченька у отца и матери;
что она очень рада приезду Платона.
Они стоят возле высоченного забора, который отделяет «резиденцию» от всего мира. Дочь «президента» уже трижды сказала, что ей холодно, но в крытые шифером апартаменты не торопилась. Тогда Платон взял инициативу на себя:
— Поздно, надо идти…
— Постойте еще. Ой, какие у вас горячие руки!
— До свиданья…
— Разве вы не выспитесь? Я вся дрожу от холода… — И крепко пожала руку. — Я так рада…
Наконец расстались.
…Под ногами поскрипывал снег. Над Сосенкой неподвижно висел надкушенный месяц. Проходя мимо хаты Чугая, Платон увидел, как от ворот отделилась чья-то фигура. Наверное, Юхим дожидался его. Однако нет.
— Платон, это я, — услышал он глубокий грудной голос Стеши.
— Чего ты тут стоишь?
— Тебя жду. Идем, — Стеша взяла его за руку и повела в хату.
Маленький язычок пламени еле-еле держался на кончике фитиля.
— А отец?
— На станцию поехал лес разгружать из вагонов. Долго ты президентку провожал… Я задеревенела вся, пока дождалась…
— Зачем ждала?
— Хотела видеть… тебя. — Стеша вдруг обняла Платона и поцеловала.
— Ты что? — Платон взял ее за руки, усадил на лавку.
— Я люблю тебя, слышишь? Люблю… — она говорила каким-то непривычным голосом, будто жалуясь на самое себя.
— Но ты же знаешь… Я… У меня… — Платон растерянно смотрел на девушку.
— Я знаю, у тебя есть та… Наталка… Но я ничего не могу с собой поделать… — Стеша склонилась на стол и заплакала.
— Успокойся, Стеша, не плачь… Мы еще поговорим с тобой… когда-нибудь… — Платон обещал неуверенно. — А сейчас я должен идти… Васько один дома…
— Иди. — В глазах Стеши угасла надежда.
Платона словно гипнотизировала ее диковатая красота, на губах он чувствовал огонь ее поцелуя, и какая-то неведомая сила тянула его к ней. Потом вдруг перед глазами Наталка… Надо идти. Если он сейчас не переступит порог, то уже никогда не вырвется из страшного плена этих глаз.
И Платон выскочил на улицу…
11
Президентом Макара Подогретого окрестил бухгалтер Леонтий Гнатович Горобец. Тот сначала оскорбился, но, разобравшись в смысле этого слова, смирился и даже гордился таким непривычным титулом. Целыми днями Макар Олексиевич сидел в своем кабинете возле телефона. Ни минуты меньше, ни минуты больше. Но бюрократом не был: надо — заходи с девяти до пяти и говори. В сельсовете был идеальный порядок. Макар Олексиевич не садился за стол, если, например, телефон или чернильница стояли не на том месте. Тогда он вызывал секретаря сельсовета Дыньку и указывал на непорядок. Только после этого Подогретый занимал свое место. Он сидел в тяжелом дубовом кресле, и никакая сила не могла его оттуда поднять до обеденного перерыва, кроме, конечно, начальства, которое он всегда уважал и которого в душе очень боялся. Все, кто приезжал из района (до страхового агента включительно), были для Макара Подогретого начальством.