Макар Подогретый прошел через все тернии, что встречались на житейских дорогах, но даже не поцарапался ни разу, не укололся. Сосенский сельсовет считали одним из лучших в районе. Все, что требовалось от него на разных этапах, выполнялось в срок. В те времена, когда еще подписывались на займы, Макар Подогретый всегда рапортовал первым. Он не ходил по хатам и не клянчил копейки: Подогретый делал это организованно. Ежегодно осенью, когда колхозники получали деньги за сданную на завод сахарную свеклу. Подогретый приходил в правление артели и после краткого вступления о международном и внутреннем положении говорил:
— Перечислите суммы на счет сельсовета. Зачем потом беспокоить людей?
Суммы перечисляли, Дынька составлял списки желающих подписаться на заем, и, когда в мае празднично-торжественный голос диктора еще только сообщал о выпуске очередного займа, Макар Олексиевич уже докладывал в райисполком, что план подписки с энтузиазмом выполнен. После этого его премировывали, а сельсовет заносили на Доску почета. Вся документация у Подогретого была в образцовом состоянии. Если б на каком-либо протоколе появилась клякса, то секретарь Дынька мог считать, что его карьера кончена. Бумаги были аккуратно подшиты и хранились в сейфе как огромная государственная ценность.
Макар Подогретый был среднего роста, краснощекий и белобрысый, говорил тихо, но многозначительно. Со своей женой Оленой жил в полном согласии, всегда рассказывал ей о своих сельсоветских делах, и она безошибочно решала, как в каждом случае надо «президенту» действовать.
Макар Подогретый был человеком порядочным. Взяток не брал, водку пил дома и мало, к чужим молодицам не забегал. Вечерами всегда сидел с Оленой, рассматривая плакаты. Плакаты — самое большое увлечение Макара Олексиевича. Ими были обвешаны все стены, висели они в сенях и еще кипами лежали на лавке. Как только кто открывал сенные двери, его тут же нарисованные люди о чем-то спрашивали, что-то советовали, к чему-то призывали:
«А ты подписался на заем?!» — хотя займы уже давно отменены.
«Храните деньги в сберегательной кассе!»
«Не играйте с огнем!»
«Уничтожайте колорадского жука!»
Подогретый построил себе хату просторную и высокую, под шифером, с верандой. На дне скрыни лежала папка, в которой хранились вся документация и счета. Счета были на лес, на стекло, на доски, на гвозди и щеколды, на кирпич, на железные крючки, на известь и цемент, на песок и на камень. Все куплено на свои трудовые деньги, и никто не подкопается. Последний документ с печатью подтверждал, что «хата построена для личного пользования тов. Подогретым М. О. Стоимость хаты 1326,73 руб. (одна тысяча триста двадцать шесть руб. 73 коп, в новых масштабах цен)».
У Подогретого одна дочка — Светлана. Она закончила Косопольскую среднюю школу и работает пионервожатой. Злые языки говорят, что она мечтает о замужестве.
Одним словом, можно было бы жить Макару Подогретому в чести и спокойствии, но…
На каждом шагу человека подстерегает это проклятое «но». Подстерегло оно и Макара. «Но» предстало перед Макаром Олексиевичем в лице его жены. «Оно» вначале шепнуло ему на ухо, а потом завыло на всю хату, подытоживая многолетние наблюдения.
— Да с тобой же не считаются в районе! Да какое бы начальство ни приезжало, все идут к Коляде. С ним советуются, его хвалят, а ты только со страховыми агентами по селу ходишь. А разве ты тому Коляде затычка? Ты света божьего не видишь, а он на машине разъезжает! Кто сеет, а кто жнет…
— Олена, что ты от меня хочешь? Он свое дело делает, а я свое…
— Тебя скоро куры заклюют…
И так ежедневно. А ведь капля камень точит. Через несколько месяцев Макар Подогретый уже чувствовал себя самым несчастным человеком в стране. Его не ценили, его не признавали. Но он сумеет постоять за себя. Разве он не может быть председателем колхоза? Может и должен быть, так как у него душа болит за колхоз (о колхозе думает Макар Подогретый, а не о себе).