В клуб вошли молча и на пороге остановились: Мостовой спал.
— Тсс, — замахал руками Дынька. — Давайте обождем на улице. Он знаете как сегодня находился?
Кто-то нечаянно стукнул дверью, и Мостовой проснулся. Он соскочил с лавки, протирая глаза.
— Извините, я немножко задремал… Заходите. Теперь давайте знакомиться, кого не знаю. А ты, Юхим, играй.
…Юхим играл на гармошке, но танцевать никто и не думал. Девчата рассматривали плакаты, будто перед ними висели полотна самых выдающихся художников. Хлопцы толпились возле приемника. Олег Дынька, воспользовавшись тишиной, начал речь:
— Нам всем должно быть стыдно, что мы запустили культурно-массовую и воспитательную работу. Я всегда подчеркивал, что…
Что всегда подчеркивал Дынька, присутствующие не услышали, потому что его перебил Мостовой:
— Собрание вы проведете без меня, а сейчас давайте споем.
— Это можно, — с готовностью сказал Михей Кожухарь и взмахнул длинными руками…
Расходились после того, как дед Выгон громко ударил в рельс двенадцать раз. Михей приглашал Мостового к себе ночевать, но вмешался Платон:
— Может, мы пойдем с Александром Ивановичем ко мне? — Ему хотелось как-то загладить свою вину перед Мостовым.
Мостовой согласился, и они вышли в дремотно-морозную ночь, в холодную тишину, которую нарушал только скрип снега под ногами.
— Завтра дежурят в клубе Максим и София! — где-то с другой улицы напоминал Олег Дынька.
…Проводив Мостового в горницу, Платон принялся готовить ужин. Нарезал сала, хлеба, вскипятил чайник. Вскоре все это стояло на столе.
— Извините, но мы с Васьком сами кашеварим, и я ничем больше не могу вас угостить…
— Да что ты, Платон, у нас царский ужин! — искренне радовался Мостовой. А после паузы спросил, глядя Платону в глаза: — Тяжело тебе?
— Нелегко… Иногда хочется удрать… Приехал из города, будто попал в двенадцатый век. Когда жил здесь — считал, что так и надо, а увидел немного света…
— У нас в районе не все такие села, Платон.
— Знаю. Но живу я в Сосенке. То присоединяли наш колхоз, то разъединяли… Дожили — электричества нет, клуба нет. В Городищах построили Дворец культуры, баню, детский сад, а в Сосенке — ничего, потому что это была только одна из бригад… Разве это правильно, по-партийному или по-какому это?
— Это не по-партийному, — сказал Мостовой.
— Бесчисленные реорганизации отбросили нашу артель на двадцать лет назад.
— Надо наверстывать, Платон.
— Кто же поведет людей? Кто? Коляда? Куда же он поведет, этот обозленный, ехидный человечек? Или, может быть, Подогретый? Власти никак поделить между собой не могут. А это страшно, когда за портфель дерутся никчемные люди.
— Не слишком ли строго ты судишь о Коляде и Подогретом?
— Нет, они ничего не видят и не хотят видеть. Каждое утро бригадиры бегают по селу и уговаривают людей идти на работу. Каждый день ругань, крик… А когда-то наш колхоз был самым лучшим в районе, мама рассказывала…
Мостовой долго молча курил. Наконец спросил:
— Какой же выход?
— Не знаю.
— Ты не задумывался над этим?
— Я растерялся, Александр Иванович, — искренне сознался Платон. — Мечтал стать агрономом, приехать в село и сделать для людей что-то большое. Мечтал не только об урожаях, но и о том, чтобы все стали красивее, добрее… Чтобы не было зла, которое так вредит нам…
— Приехал — и мечты начали забываться? — спросил Мостовой.
— Нет, они стали очень земными… Вот мы сидим с вами при этой лампе, а возле села проходит высоковольтная линия… А мы не можем подключить Сосенку… Почему? Потому, что линия государственная. А Сосенка чья?
— Мы уже об этом писали в обком…
— А какой толк?.. Пора спать, Александр Иванович. Извините, что наговорил вам столько, но молчать не мог.
Мостовой лег, а Платон пошел в кухню, взял тетрадь, достал из Васькова портфельчика ручку и начал писать: «Наташа, я не знаю, что мне делать…»
14
Утром, когда Семен Федорович еще лежал в кровати, к нему прибежал встревоженный Горобец и со всеми подробностями рассказал о вчерашних событиях в клубе. Коляда вскочил с кровати и начал обуваться.
— Брюки, брюки забыли! — напомнил Горобец.
— Неужели сам дрова носил? — бегал по хате Коляда.
— Собственноручно с Дынькой…
— Черт бы их побрал! — неизвестно кого ругал Коляда. — А теперь мне хлопай глазами.
От криницы пришла Фросинья и передала последние новости: