— Тогда я напомню тебе… Говорил, что из меня такой председатель, как… — Коляда посмотрел на дверь и добавил шепотом, — как из собачьего хвоста сито… Говорил?
— Не знаю, не знаю…
— А на ферме сказал, что я сам себя люблю, и то раз в семилетку?
— Да любовь — это дело такое, что…
— Обожди, обожди. А на председателя ты кого намечал? Гайворона? Это тебе что, в кузнице такую программу выковали? Знаю, знаю, откуда это идет! Какое же ты имеешь право трепать языком и подрывать колхозный строй? За это по головке не погладят, а… Кто стоит за твоей спиной? Кто?
Михей оглянулся:
— Никого нет.
— Ты дурачка из себя не корчи! — погрозил пальцем Коляда. — Я знаю все. Как вы у Снопа собираетесь и кости мои перемываете! Так передай своим дружкам-приятелям, что комар и тот злость имеет…
Михей Кожухарь покачивался на своих длинных ногах и не мог сдержать усмешки:
— Зачем вы мне политику пришиваете, товарищ Коляда? Неужели думаете, что на все наше село только вы с Макаром Подогретым праведники? Да, это я говорил, что из вас такой голова, как… Извиняюсь перед вами и перед людьми, что голосовал за вас на собраниях… А почему голосовал? Жене не сказал, а вам скажу. Потому что боялся… Сидит во мне такой маленький трус Михей и нашептывает: туда не лезь, того не говори, сиди да молчи, тогда проживешь потихоньку. И этого человечка вы сами вырастили… А теперь я не хочу, чтобы он взял верх. Иначе в глаза людям не смогу смотреть. И вы меня не пугайте!
Коляда не ждал такого разговора и решил закончить его мирно:
— Я понимаю, Михей Илларионович, что святых людей нет… И я, конечно, иногда того… перегибаю… Но зла вам не желаю… Работу дал вам чистую. Похаживайте себе, а денежки идут. Хе-хе… А то, что вы где-то там сболтнули, забудем… Бывает…
— А я никакой работы не боюсь, — ответил Кожухарь. — Мне благодетелей не надо. Забирайте эту сумку и ищите кого-нибудь другого. — Кожухарь положил на стол свою почтальонскую сумку и вышел…
«Опять поспешил, — ругал себя Коляда. — Сейчас Кожухарь по всему селу раззвонит. Но и молчать дальше нельзя. То Макар Подогретый подкапывается, а теперь еще одна напасть. Гайворон голову поднимает. Понапринимали этих молокососов в партию… Везде суют свои носы, отчитывайся перед ними. Демократию развели. И Мостовой за ними руку тянет. Приезжает и ночует у Гайворона. Да все больше по субботам, когда Галина дома… Нас не проведешь!»
— Горобец! — позвал Коляда.
— Слушаю, — вошел Леонтий Гнатович.
— Передай эту сумку Ивану Лисняку, будет почтальоном. Скажешь, что есть такое указание…
— Хорошо.
— Обещал сегодня Бунчук приехать… Чтоб порядок был, смотри мне! Сейчас сходи к Мазуру и попроси у него журналы. Скажешь, что я посмотреть их хочу.
— Какие журналы, Семен Федорович?
— Политические возьми… Сколько есть — все и забери. Потом возвращу. Я буду дома.
Коляда очень рад, что приедет Бунчук. Надо рассказать ему все о Снопе, о Гайвороне и о Мостовом. Нет, Мостового не будет трогать, пусть кто-нибудь другой покритикует его. Хорошо, если Бунчук зайдет перекусить. Никогда так душевно не поговоришь, как за чарочкой…
В доме жарилось, варилось, пеклось. Фросинья и не присела с утра. Такой же гость будет! И Семен не поведет его, как всегда, к Меланке, а домой пригласит. Ни один гость за все эти годы не сидел у них за столом. Фросинья знает почему… Не хочет Семен показывать ее чужим людям, не хочет позориться. И она терпит это унижение. Еще когда моложе была — месяцами ждала его скупой ласки, а теперь… Хотела у судьбы украсть хоть немножко счастья и не сумела. Хорошо, что последнее время разговаривать начал, а то и слова не услышишь от него. И по имени не называл никогда…
Вспоминает, когда впервые увидела его в Снегуровке… Молодой, стеснительный. Вспоминает ту ночь, которую ждала десятки лет… А теперь боится его. Как только заходит в хату — Фросинья немеет. Терпи, сама хотела этого. Говорят, что у Меланки ночует… Терпи.
Вошел Коляда, поставил в маленький самодельный буфет бутылки.
— Как у тебя?
— Да приготовила все… Один он будет или еще кто?
— Не твое дело. Стол накроешь в той комнате. Поставишь все на стол, и чтоб я тебя не видел.
— А если подать что?
— Тогда позову… На глаза не лезь.
— Так я же все-таки хозяйка, и мне приятно увидеть людей за своим столом.
— Ты слушай, что я тебе сказал.
— Хорошо, Семен.
Горобец внес полмешка журналов и высыпал их на лавку:
— Еле дотащил.
Коляда выбрал десятка два и разложил их на видном месте.