— А остальные занеси в мой кабинет и положи на шкаф.
— Понятно, Семен Федорович.
— Как только Бунчук появится, то одним духом беги ко мне. Подогретому скажи, чтоб актив сидел наготове в сельсовете. Гайворона и Снопа пусть не зовет… А Кожухаря и близко не подпускайте. Принеси подушку, — сказал Коляда Фросинье, когда ушел Горобец. — Если усну, то через час разбуди.
— Устал ты в райкоме, — сдерживала в себе лютость Фросинья, — знать, до утра заседали…
— Заседали, а тебе что?
— Знаю, где ты заседал. Вон до сих пор торчит в голове пух с Меланкиных подушек.
— Иди, ведьма, с моих глаз!
— К Меланке ходишь?! То еле ноги волочил, а теперь к молодицам потянуло?
— Замолкни!
— Выгонят тебя, будешь знать!
— Кто, кто меня выгонит?! — заорал Коляда.
— Люди выгонят. Все тебе припомнят! Тихий да смирный!
Коляда бросился на Фросинью с кулаками, но не ударил, а только в бессильной лютости тряс ими над ее головой.
— А кто меня сделал таким?! Кто?! Я проклинаю тот день, когда увидел тебя. Пропала моя жизнь… Я возненавидел тебя, себя и весь белый свет… Прочь от меня, проклятая!
Коляда упал на кровать и забился в истерике — до крови кусал губы, рвал на себе рубашку и стонал. Фросинья вышла из хаты. Сейчас он стихнет, переоденет рубашку и будет слоняться как тень, смирный и несчастный.
Так оно и вышло. Коляда встал с кровати, надел свежую рубаху и, маленький, сгорбленный, будто постаревший за эти несколько минут, ходил по комнате. Он ненавидел себя за то, что никогда не был решительным, что боялся нарушить тихое течение этой проклятой жизни. Иногда он думал бросить все: колхоз, Фросинью, хату — и поехать куда-нибудь на целину, на шахты, быть вольным, смелым и гордым. Потом рождался другой план: он придет в райком и скажет, что оставляет Фросинью, потому что не может дальше так жить. Он готов на любую кару.
Но эти мечты умирали, как только он представлял себя усталым шахтером (с кроватью и тумбочкой в общежитии) или сельским почтальоном. Вот он с сумкой приходит в Косополье. А к райкому подъезжают на машинах его прежние коллеги. Идут активы, собрания, совещания, и никто не вспоминает о Коляде… Нет, не сможет он жить без власти, пусть маленькой: он уже знает ее вкус. И не отдаст ее. Он сметет с дороги каждого, кто будет ему мешать. Вот закончит заочный институт… Его могут избрать председателем райисполкома… Его должны заметить. Надо писать в газеты, выступать где только можно… А сейчас он заткнет глотки и Снопу, и Гайворону, и Мостовому.
— Что это ты сам с собой разговариваешь? — спросила Фросинья, зная, что буря прошла.
— Разве не доведут?.. Скоро на стены карабкаться буду…
— Приехал! — постучал вдруг в окно Горобец.
— Ты ж смотри, чтобы все было готово, — приказал Фросинье Коляда и поспешил из дому.
— Извините, что не встретил, Петр Иосипович, — вбегая в контору, еще на ходу сказал Коляда, — не знал, с какой стороны приедете.
— Ничего, Семен Федорович.
«И как зовут меня, помнит! — с радостным волнением подумал Коляда. — Очень приятно!»
— Я уже побывал на хозяйстве и на фермах, — продолжал Бунчук.
— Без меня? Как же это, Петр Иосипович?
— У меня провожатые были хорошие.
— Кто же это?
— Гайворон и Нечипор Сноп.
— О, это у нас такие, знаете, актив, одним словом… Мы вот Гайворона приняли в партию… Смена, хе-хе, нужна, — старался угодить Бунчуку Семен Федорович.
— Мне рассказывал о Гайвороне Мостовой. Это хорошо, что растут у нас такие люди.
— Выращиваем, Петр Иосипович! И Максима Мазура вырастили… Понимаем!
— Что ж, — обратился Бунчук к присутствующим, — дела у вас идут неплохо. На фермах порядок, только молочка маловато!
— Увеличим! — заверил Коляда.
— Инвентарь отремонтировали. Хвалю Мазура, Снопа и их помощников.
— Стараемся, Петр Иосипович! — До чего ж приятно, когда тебя хвалят.
— А с семенами разберитесь… Немного подбросим, а остальное доставайте сами.
— Сделаем, Петр Иосипович! — Хотя Коляда не имел ни малейшего представления, где он и за какие средства достанет семена.
— Минеральные удобрения выкупите и вывезите, — посоветовал Бунчук.
— Химия у нас на первом месте, Петр Иосипович! Не забываем ни днем ни ночью, чему нас учит товарищ…
Бунчук собрался уезжать. Возле машины сказал Коляде:
— Мне жаловались, что вы не обсудили план сева на партийном собрании…
Коляду бросило в пот.
— А мы того… на правлении, значит, в широком масштабе, Петр Иосипович.
— Обсудите и на собрании. Прочтите, что мы вам записали, и… выполните. Этот Гайворон у вас — молодой, да ранний, — сказал Бунчук, а Коляда никак не мог понять: хорошо это или плохо.