— Это как кто смотрит. Для вас колхоз — будто станция: приехали и уехали… А для Стешки это родная хата. Тут ее все: и поля, и вербы, и ветряк, и речка… Вот электричество провели… Для вас не диво, а для Стешки или для меня это праздник, души посветлели.
— Поликарп Васильевич, я ничего плохого не хотел сказать про… колхоз, — оправдывался Кутень. — Еще отсталый, но станет…
Поликарп заткнул бутылку:
— Извините, работа ждет.
— Вы подумайте, Поликарп Васильевич… О себе подумайте… — Дмитро нехотя надевал кожанку.
— А чего мне о себе думать?
— Мы и вас заберем… — зашептал Дмитро. — Отец участок в Косополье достанет, хату построите.
— Да я и тут построю.
— Зачем вам жить… среди врагов? Разве я не вижу? Один вы, как волк… Никто слова не скажет. Никто в хату не зайдет…
— Брешешь! — заорал Чугай. — Брешешь! Где мои враги? Я людям зло сделал, я перед ними и очищусь. Этими руками, жизнью своей… Уходите из моей хаты! Вас первого в беде своей прогоняю…
Кутень выбежал из дома, и ярко-желтый молоковоз помчался улицей, обляпывая грязью свои круглые бока.
А по хате ходил, обхватив голову руками, обиженный Чугай и говорил, будто перед ним стояла толпа людей:
— Мне прощают люди!.. Со мной уж здороваются… И Сноп, и Михей, и Мазур руки подают… И Савка здоровается, и Выгон, и Христина… И заходят люди в мою хату. Заходят!.. Вот Васько петушка принес…
Бунчук внимательно слушал Коляду, изредка записывая что-то в блокнот.
— Теперь у меня и агронома нет. Выжили… Одному за всем не усмотреть, — жаловался Коляда. — А они только критикуют и подрывают мой авторитет. Недостатки, конечно, есть, но наш колхоз только недавно отделился от Городищенского… Вот провели электричество, три мотора поставили… В каждой хате свет, и на улицах — как в городе. И к весне, можно сказать, подготовились… Так нет, я, видите ли, не нравлюсь Гайворону и Снопу. Товарищ Мостовой тоже против меня…
— Не будет дела в этой Сосенке, — с горечью заметил Бунчук. — Я вот подумаю-подумаю, да созовем собрание и присоединим вас опять к Городищам. Может, за их спиной в люди выбьетесь.
— Как присоедините? — побледнел Коляда.
— А что мне с вами делать? Звоните, в село, чтобы собрались коммунисты и кое-кто из активистов…
— Сегодня?
— Сейчас и поедем. Мостовому тоже скажи.
Вечером Сосенка купалась в электрических огнях: чуть ли не на каждом столбе фонарь.
— Город! Ничего не скажешь, — сказал Бунчук.
— Стараемся, Петр Иосипович, — ответил Коляда. — Так и ждал за эти столбы выговора.
— Благодари Гайворона, — сказал Мостовой.
Машина подъехала к конторе. Бунчук с каждым присутствующим поздоровался за руку.
Увидев Савву Чемериса, Коляда буркнул:
— А вы зачем пришли?
— Разве Савка не актив? — ответил за Чемериса Кожухарь.
За столом и на лавке под стеной, кроме Гайворона, Коляда увидел Снопа, Мазуров, Подогретого, Лисняка и Выгона. В его кабинете покуривали Кожухарь и Никодим Дынька. Горобец уступил свое место Бунчуку. Вскоре подошли бригадиры и заведующие фермами.
— Весь актив собрался, Петр Иосипович, — доложил Коляда.
— Что ж, начнем, — сказал Бунчук. — Кто выступит первым?
— Сперва скажите: зачем нас позвали? — спросил Сноп.
— Разве Коляда не сказал?
— Нет.
— Я не знал, как сформулировать вопрос, — покраснел Коляда.
— Так, как вы формулировали его нам, — пояснил Мостовой. — Вы сказали, что в Сосенке действует против вас и против государства группа людей, которую возглавляет Гайворон… И эту группу поддерживаю я…
— Я вам этого не говорил, товарищ Мостовой! — возразил Коляда.
— Вы об этом заявили товарищу Бунчуку.
— Я не так высказался. Я просто сказал, что мне… мало помогают, только критикуют… А я тоже, значит, живой организм…
— Семен Федорович, расскажите спокойно обо всем, что вам мешает работать. — Бунчук старался перевести разговор на мирный лад.
Коляда говорил длинно. Он изложил всю свою биографию, кроме истории с женитьбой, принес из кабинета свою папку с вырезками, ругал себя за плохой характер. За все беды, что были и есть в колхозе, обвинял только себя.
— Правильно меня критикуют товарищи, правильно. Я председатель правления — значит, я и в ответе… И с народом бываю груб. Бываю… — Семен Федорович грустно вздохнул. — Потом ночи не сплю… Нервы.
Такого изменения в поведении Коляды не ожидал никто. Просто жалко было смотреть на него, измученного работой и заботами.