Ладно. Платон поздравит его вечером. Может, еще и подарок какой-нибудь принесет?.. Стешке отец купил на именины золотые часики, но потерял… Хотя бы Платон не потерял, если что купит…
Когда еще была мама, то в этот день она угощала друзей Васька конфетами и пряниками. Ну, ничего, через день-два пойдет Васько в лес, попробует нацедить березового соку. Принесет бутылок пять — и позовет хлопцев… Ух, и вкусный же березовый сок!
Пора в школу. Какой первый урок? Арифметика. Не схватить бы двойку!
Платон оделся, побрился. Сейчас он пойдет к Никодиму. Надо быть решительным.
На стуле — Стешкин платок. Пахнет ветром и полем…
С подворья послышались женские голоса. Кто это? Платон открыл дверь. В цветастых платках, с кошелками, в хату зашли невестка Чемериса Татьяна и Мотря Славчук.
— Принимаешь непрошеных гостей? — низким красивым голосом спросила Мотря, окинув любопытным взглядом сиротскую хату.
— Прошу, заходите.
— Ты извини нас, Платон, — Татьяна поставила на лавку кошелку, — не посчитай за обиду…
— Мы давно собирались, да все как-то не смели…
— Садитесь, — пригласил Платон, не понимая, в чем дело.
Молодицы начали развязывать кошелки и выкладывать на стол завернутые в чистые платочки масло, сало, колбасу, баночки с медом, жареных кур, яйца…
— Спасибо тебе, Платон, за электрику… Как красиво и удобно, прямо слов не найдешь! — напевала Мотря.
— Будто день ты нам удлинил, — вторила ей Татьяна. — Только не будь гордым, все это от чистого сердца.
— Что вы! Мне ничего не надо, я ничего не возьму, — отмахивался растерянный и смущенный Платон.
— Э-э, нет, Платон… И чего ты нас в такое положение ставишь? — пела Мотря, выкладывая и выкладывая из кошелки все новую снедь. — Да мы бы тебе поотдавали что только хочешь. Такие уж удобства! Или к дитяте ночью встать, или какую работу сделать… светло и приятно. И керосином не чадит… Спасибо большое.
— Мы уже говорили с молодицами, — добавила Татьяна, — если б выбрать тебя головой, то и горя не знали б…
— Мотря, Татьяна, спасибо вам, но я ничего не сделал. Я только съездил…
— Ты уж, Платон, нам не говори, — Мотря не хотела и слушать. — Давай, Татьяна!
Татьяна отвернулась и вынула из-за пазухи что-то завернутое в платочек.
— Тут, Платон, люди насобирали сто рублей, потому что тебе же не оплачено… Христина Горобец говорила… А осенью еще соберем.
— Не возьму!
— А почему ты за свои должен добро нам делать?! Бери да прости, что мало… Но мы от чистого сердца, ей-богу, — божилась Мотря.
— Не возьму.
— Ты посмотри на него! — растерянно обратилась к подруге Мотря.
— Я вам говорю серьезно, не возьму.
— Ну что ты ему скажешь? — недоуменно сокрушалась Татьяна.
— Очень ты, Платон, гордый, как я вижу, — лукаво повела своими черными глазами Мотря.
Татьяна и Мотря, посмеиваясь над растерянным Платоном, пошли в камору, повытирали на полках пыль, снесли туда всю снедь. Проворная Мотря, заткнув за пояс подол юбки, принялась мыть пол в хате.
— Мы тут наследили… А к маю хату побелим.
— Тут, может, и без нас обойдутся? — намекнула на что-то Татьяна. — Гляди, Мотря, какой платок!
— Славный платочек.
— А знаешь, чей?
Платон был готов провалиться сквозь землю.
— Стешкин, — открыла Платонову тайну Татьяна.
— Ты почему ж молчишь, Платон? — В Мотриных глазах запрыгали бесенята.
— Да это она к Гале приходила, — без надежды на успех сказал Платон, — забыла, наверное.
Но еще тот не родился, кто обвел бы вокруг пальца Мотрю.
— Смотри, Платон, не прозевай: такие девчата и в Сосенке раз в сто лет родятся…
Молодицы собрались уходить. Уже в сенях Мотря спохватилась:
— Платон, жинки из нашей бригады просили тебя еще…
— Что, Мотря?
— Ты когда-то на собрании о детских яслях говорил… Не забыл?
— Нет…
— Так скажи там Коляде, чтобы сделали для деток… Начнется работа в поле, а мы опять будем дома сидеть.
— Скажу, Мотря.
Что-то волнующее и по-особому искреннее было в этом посещении. Может, впервые в жизни почувствовал Платон, что сделал маленькое добро людям…
Но надо было идти к Никодиму Дыньке. Потом он напишет письмо Наталке или просто поедет в Винницу… А что делать о платком?
Платон, обойдя кузницу, чтобы не встретиться с хлопцами, зашел в столярную мастерскую. Никодим Дынька, напевая только одному ему известную песенку, старательно выстругивал валек.