Так в общих чертах рисуют многие американские журналисты обстановку на участках войск генерала Брэдли.
На самом деле было далеко не так. Раздосадованный Омар Брэдли принимал все меры, чтобы доказать безрассудность генерала Эйзенхауэра и бездарность фельдмаршала Монтгомери.
Армия генерала Паттона, которая прикрывала южный фланг немецкого прорыва в Арденнах и которая была в подчинении Брэдли, имела достаточно сил для нанесения серьезного контрудара по немецкой группировке. В составе этой армии было не менее пяти бронетанковых и несколько пехотных дивизий. А пять американских, полностью укомплектованных бронетанковых дивизий против ослабленных немецких дивизий представляли внушительную силу, способную не только нанести удар по флангу немцев, но и создать угрозу всей их арденнской группировке.
Все дело заключалось в том, что Брэдли не торопился громить немцев. Это сейчас было невыгодно ему. Главные американские силы были переданы в подчинение его личного врага фельдмаршала Монтгомери. Нанеси он серьезные потери немцам, это неизбежно отразится на общем положении в Арденнах и в конечном итоге приведет к разгрому немецкой ударной группировки. А известно, если из трех участвующих в операции армий две находятся в подчинении Монтгомери и только одна в подчинении Брэдли, то и две трети успеха будут записаны на личный счет Монтгомери, а ему, Брэдли, достанется всего одна треть славы.
И Брэдли решил сидеть и выжидать, когда немцы разгромят Монтгомери и «позор падет на голову его личного врага». Сам Брэдли, генерал Паттон и их штабы подняли свойственную американцам шумиху о «могучем контрнаступлении». Но все «контрнаступление» свелось к тому, что войска передвигались, маршировали, сосредоточивались, наносили слабенький удар и вновь начинали маршировать.
Однако, маршируя и нанося удары «растопыренными пальцами», американские дивизии с каждым днем теряли свою боеспособность. Передвигаясь по горным дорогам в плохую погоду, американские танки без огня немцев выходили из строя. На дорогах стояли многие десятки поломавшихся танков. Ремонтные летучки не успевали отвозить их на базы. Полевые заводы до предела были загружены аварийными танками. Армия не воевала, но на глазах у всех таяла, как снег под весенним солнцем. Так Омар Брэдли мстил своему личному врагу.
В свою очередь, и фельдмаршал Монтгомери развил кипучую деятельность. Наконец в его руки попала долгожданная возможность показать этим заносчивым американцам, что их генералы ни на что не способны и что он, Монтгомери, является вершителем судеб на Западном фронте.
Еще со времени боев в Африке Монтгомери и английские правящие круги вынашивали мечту об объединении всех союзных сил под командованием Монтгомери. Однако американцы не были намерены отдавать власть в руки англичан. Под их давлением во главе союзных войск был поставлен генерал Эйзенхауэр. Хитрым маневром англичане пытались ограничить сферу деятельности Эйзенхауэра. Было предложено в качестве его заместителя назначить «верховного главнокомандующего сухопутными войсками». Единственным кандидатом, выдвинутым на этот пост, был Монтгомери. Специально с этой целью английское правительство присвоило ему звание фельдмаршала.
Однако американцы на это не пошли. Эйзенхауэр продолжал оставаться одновременно и верховным главнокомандующим войсками союзников и командующим их сухопутными войсками. Таким образом, все руководство боевыми действиями войск союзников оставалось в руках американцев.
Когда арденнский удар немцев расколол фронт американских армий и Брэдли потерял управление войсками, Монтгомери решил выступить в роли спасителя американских войск.
Он потребовал передать ему командование 1-й и 9-й американскими армиями. Эйзенхауэр вынужден был это сделать. В руках Монтгомери оказалась большая часть всех союзных войск на Западном фронте. Брэдли же по-прежнему сидел в Люксембурге и командовал одной из трех американских армий.
Теперь, получив власть, Монтгомери решил, что наступил благоприятный момент для приобретения высшей власти и для ограничения сферы влияния самого Эйзенхауэра.
Монтгомери продолжает кипучую деятельность. Он собирает корреспондентов, одну за другой проводит пресс-конференции, выступая на них как спаситель положения в Арденнах. Его поддержали английские правящие круги. В ход была пущена вся английская пресса и радио.
Для доказательства безвыходности положения американцев в Арденнах Монтгомери отвел части 1-й американской армии назад и еще более расширил арденнский коридор. Создавались новые благоприятные условия для продолжения немецкого удара в глубь расположения союзников.
Это мероприятие вызвало новое озлобление американцев. Экспансивный Паттон опять грохнул кулаком по столу и заорал:
— Ну его к чорту, этого Монтгомери! Что ж, раздавим проклятых немцев и отдадим их Монтгомери — пусть подавится!
Но как известно, «давить немцев» Паттон и не собирался. Он сделал другое: «отдал их Монтгомери, чтоб он подавился».
Английские газеты и радио расписывали Эйзенхауэра как… администратора, а Монтгомери как военного руководителя. Монтгомери продолжал выступать на пресс-конференциях и в разгар борьбы за власть давал интервью, в которых объявлял, что сражением в Арденнах руководил только он. Зная о поддержке английского правительства, Монтгомери решил пойти в «лобовую атаку». Он поехал в штаб Эйзенхауэра и потребовал передать ему командование сухопутными войсками.
Но тут случилось то, чего не ожидал даже Монтгомери. Эйзенхауэр выслушал его требование, а затем вскочил и, взбешенный, крикнул.
— Осторожно, Монти! Вы не должны так со мной разговаривать! Я ваш босс!
Гордый Монтгомери мгновенно стих и, покорно опустив голову, промолвил:
— Простите, Айк!
Так окрик заокеанского хозяина поставил на свое место забывшего свое положение слугу.
Этот окрик сразу же отозвался и в английском правительстве. Сам Черчилль лично телеграфировал Эйзенхауэру и «просил передать Брэдли его извинения за недостойное поведение английской печати в вопросе об Арденнах».
Американский доллар оказался сильнее самолюбия и национальной чести английских правителей.
В разгар борьбы между англичанами и американцами французские правители решили проявить свою самостоятельность и вырваться из-под власти американцев.
В ставку Эйзенхауэра приехал генерал де Голль. Под видом защиты города Страсбурга от немецкого нападения он потребовал, чтобы французская армия была брошена на оборону «столь дорогого французам города». Это уже было прямым неповиновением слуг, и Эйзенхауэр не стал церемониться. Это же были французы, а не англичане, и с ними американцы могли разговаривать без всяких условностей.
— Если французская армия не будет подчинена мне, — заявил Эйзенхауэр, — то она не получит ни вооружения, ни боеприпасов, ни продовольствия!
Де Голль встал, любезно раскланялся и отбыл ни с чем. Последний бунт прислуги был подавлен.
Во время разговора с де Голлем в кабинете Эйзенхауэра находилось третье лицо. Оно безмолвно сидело в дальнем углу кабинета, окутанное табачным дымом, изредка шевелилось, доставая фляжку, наливая в пробку коньяк, выпивало и не проявляло никаких признаков интереса к разговору.
Это был английский премьер-министр Черчилль.
Только когда разочарованный де Голль вышел из кабинета, Черчилль встал, подошел к Эйзенхауэру и одобрительно проговорил:
— Я думаю, что вы поступили благоразумно и правильно.
…А в это время в ставке Гитлера встречали Новый год. Фюрер поздравлял приближенных генералов. Позади него величаво шествовала Ева Браун и милостиво протягивала руку для лобызания.
Сгорбясь и цепляясь ногами за ковер, Гитлер поочередно подавал руку генералам и изучающе всматривался в их глаза. Висящая, как плеть, левая рука его непрерывно дрожала. Так же дрожала и голова. Шаг в шаг за Гитлером двигались два безгласных существа: личный адъютант — вооруженный эсесовец и здоровенная овчарка. Они злобно смотрели на каждого, кто подходил к Гитлеру.