— Нащупали, теперь житья не будет, — проговорил Воронков.
Алтаев покосился на него.
— Сколько людей отправили к Чижову? — спросил он, придвигая к себе записную книжку.
— Четыреста человек.
— Передайте Кучерову, чтобы завтра к вечеру дивизия Чижова была полностью укомплектована. Вы, товарищ Воронков, лично проследите.
— Товарищ командующий, — заговорил Дубравенко, — надо ожидать, что противник вот-вот введет в бой новые резервы. Его наступление явно выдыхается. Сегодня пятое января. Четверо суток идут бои, а успех-то не ахти как велик. Вчера и сегодня ни на шаг не продвинулся. Сейчас гитлеровцы сделают все, чтобы подтянуть резервы и усилить наступающую группировку.
— Да. Теоретически все это так… — ответил Алтаев, — теоретически. А где он практически возьмет резервы?
— Всего вероятнее, перебросит с запада. Из Италии уже подошла семьсот одиннадцатая пехотная дивизия и введена в бой на участке нашего правого соседа. Арденнский удар явно ошеломил союзников, они паникуют, и Гитлер спешит скорее довершить разгром американцев. Арденнский удар — это не операция местного значения.
— Это игра на нервах, — вставая, сказал Алтаев, — этим ударом Гитлер победу себе готовит. Стукнуть по англо-американцам, разъединить их армии, вызвать разложение в лагере союзников и заключить сепаратный мир с американцами и англичанами. Я уверен, что наступление немцев в Арденнах закончилось и больше не возобновится. Сейчас оттуда все дивизии потянутся к нам. Рано или поздно, но потянутся. Вот поэтому нам нужно скорее громить противника здесь. Время, любыми средствами нужно выиграть время.
Вошел полковник Фролов. Строгое лицо его было взволнованно, глаза настороженно смотрели сквозь очки.
— Товарищ командующий, — с порога заговорил он, — смысл ночных передвижений противника перед центром и левым флангом армии проясняется. Перебежавшие к нам солдаты венгерской армии показывают, что немцы сняли с левого фланга танковые дивизии и сосредоточивают их перед нашим центром.
— Перед центром? — переспросил Алтаев.
— Так точно. Вот здесь, — показал Фролов на карте.
— И какой же смысл этой перегруппировки?
— Могут быть два варианта. Первый — немцы перебрасывают эти танковые дивизии на наш правый фланг, усиливают свою ударную группировку и продолжают развивать наступление на Бичке и на Будапешт. Второй — эти танковые дивизии наносят удар по нашему центру, прорывают оборону и совместно с северной группировкой бьют на Будапешт.
— Да, — задумался Алтаев, — и тот и другой варианты возможны.
— Но для переброски на правый берег нужно пройти вдоль фронта не менее восьмидесяти километров. А это займет минимум одну-две ночи, — сказал Дубравенко.
И снова перед командованием армии встали противоречивые вопросы. Куда противник перебросит эти три танковые дивизии? Где он нанесет новый удар?
Алтаев, не отрываясь, смотрел на карту. Множество населенных пунктов, леса и перелески, десятки дорог, вьющихся в разных направлениях, разбросанные по всему фронту полки и дивизии. А противник перегруппировывает войска. Это не случайность. Это подготовка нового удара…
— Всего вероятнее, товарищ командующий, новый удар будет в центре, — заговорил Дубравенко. — Противник рассчитывает, что наш центр и левый фланг ослаблены, а наши главные силы стянуты к правому флангу, где идет его наступление, и местность к тому же в центре очень удобна для действий танков. Равнина, открытая равнина.
— Равнина, равнина, — отозвался Алтаев, — а почему же он раньше по этой равнине не ударил?
— Слабое место искал. А тогда наш правый фланг был безусловно самым слабым местом.
— Товарищ командующий, из Чабди прибыли мои офицеры, — поговорив по телефону, доложил Воронков.
— Кто у них старший? Вызывайте сюда.
— Аксенов. Он здесь.
— Пусть заходит.
Аксенов вошел бледный, с красными, воспаленными глазами и, строго глядя на Алтаева, доложил о прибытии.
— Что там? Докладывайте, — пожав ему руку, приказал Алтаев.
— Ночью немцы прорвались на южную окраину Чабди. Части генерала Цветкова были окружены, кое-кто запаниковал. Штаб дивизии и офицеры оперативного отдела и политотдела армии помогли комдиву наладить управление, и утром дивизия перешла в контратаку. Сейчас положение восстановлено. Части держатся устойчиво.
Дубравенко смотрел на Аксенова и не узнавал майора. Обычно энергичный и жизнерадостный, он сейчас докладывал вяло, щеки рыжели колючей щетиной, глаза устало закрывались, под глазами синели мешки.
— Что с ним? — тихо спросил он у Воронкова.
— Измотался. Он за четверо суток не больше пяти часов спал.
— Немедленно дать ему отдых. Спать не меньше восьми часов.
— Очень здорово дерутся наши, особенно танкисты, — продолжал Аксенов. — Там наш член Военного совета прямо в окопах ордена вручает.
— На переднем крае? — спросил Алтаев.
— Так точно. Прямо в окопах. И как это сильно действует, — оживился Аксенов. — Один солдат, получил медаль и заплакал. Я спросил его, в чем дело, а он отвечает: «Как же, товарищ гвардии майор, удержаться-то? Я же, сукин сын, сдрейфил сегодня ночью. Вы же меня в чувство привели. А тут сам генерал, член Военного совета медаль мне в окоп принес. А за что, собственно? Ну, косил я их из пулемета. Но ведь это было потом, а ночью-то драпанул».
Аксенов улыбнулся, вспомнив лицо солдата. По улыбке майора Алтаев представил, каким был тот солдат и как смотрел на него Шелестов.
— А противник, товарищ командующий, не тот совсем, что в первый день. Выдыхается, на глазах выдыхается. Поднимутся в атаку, покричат — и назад. И танки тоже: высунутся из-за бугра, стрельнут два-три раза — и опять за укрытие. Потери огромные. Я двух пленных привез. Разведчикам передал. Один из батальона «Норге» танковой дивизии «Викинг» говорит, что в батальоне было восемьсот человек, а сейчас осталось меньше двухсот. Второй — офицер, командир первой роты мотополка дивизии «Мертвая голова». У них в ротах было по сто и более человек, а сегодня к утру у него осталось сорок человек, а во второй роте только четырнадцать.
Слушая доклад майора, Алтаев понял, что случилось то самое, чего он все время ожидал. В непрерывных атаках ударная группировка гитлеровцев обессилена, и теперь успех боев на правом фланге явно определился в пользу гвардейцев.
— Ваши все люди вернулись? — спросил Алтаев, чувствуя, что майор взволнован не только событиями на фронте.
— Нет. Погиб майор Брунцев. С мотопехотой на бронетранспортере в контратаку пошел. Из-за высоты «тигры» вырвались и смяли группу Брунцева. Саша сам стрелял, гранатой подбил «тигра», но… Их было много, а на бронетранспортере — несколько человек. Мы бросились на помощь… Не успели. Даже труп его не удалось вытащить.
Алтаев передохнул и стиснул кулаки. Дубравенко молча кусал губы. Воронков отвернулся к окну. Плечи его сутуло сжались. Над белой полоской подворотника набухли две синие жилы.
— Передайте всем офицерам благодарность Военного совета. Отдыхайте, — Алтаев обеими руками сжал Аксенову руку и провел его до двери.
— Товарищ Воронков, — возвратясь к столу, отрывисто сказал он, — сегодня же дайте мне наградные листы на всех, кто ездил с Аксеновым, всех наградить!
— Ах, Брунцев, Брунцев, хороший был человек, — горестно качал головой Дубравенко.
— У него есть семья? — опустив голову, спросил Алтаев.
— Жена и двое детей, — ответил Воронков.
На лице Алтаева проступала болезненная желтизна, руки машинально двигались по столу, что-то отыскивая. Потом он шагнул в сторону, присел и взволнованно сказал:
— Я сегодня письмо им напишу, пошлем от имени Военного совета. А вы посылку соберите, да получше. И вообще семьям погибших помогать надо, не забывать о них. А мы часто забываем в спешке, в суматохе, недосуг все. А это семьи наших товарищей.
Он снова склонился над картой. Генералы и полковник молча смотрели на его крупную голову. Все знали, что сейчас командующий должен принять решение, и каждый понимал, как трудно это сделать.
Алтаев думал о том, что произойдет в полосе гвардейской армии, когда он примет решение и когда начнут действовать войска. Он ярко представлял, как на холмы между лесистыми горами Вертэшхедьшэг и озером Балатон с юга, с востока и северо-востока двинутся танковые и механизированные бригады, артиллерийские и минометные полки, саперные роты и батальоны, двинутся сотни, тысячи людей. И он видел этих людей, простых и скромных советских людей, у каждого из которых своя жизнь, свои мечты, желания, надежды и многим из которых придется пожертвовать жизнью. И это сознание ответственности за жизнь других людей, людей ему подчиненных, всегда заставляло Алтаева искать десятки различных вариантов решений и выбирать из них только то, которое сможет обеспечить выполнение боевой задачи с наименьшими потерями.