— Так, так! Здорово! Заходи на второй круг! — кричал Орлов.
Все перед траншеями утонуло в дыму. Как черные метеоры, падали вниз и взмывали крутолобые «Илы». По всему полю перед левым флангом полка Ворончука полыхали в дыму фашистские танки.
— Паша, — подбежал к Орлову Ворончук, — резани по шоссе и по лощине. Там штук пятьдесят танков.
— «Чайка», «Чайка»… Новая цель!.. Новая цель!.. — передавал Орлов. — Шоссе впереди железнодорожной станции видишь? Смотри, на берегу озера. У шоссе и в лощине танки. Бей по танкам, бей. Так!.. Правильно!.. Пикируй!.. Пикируй!
Смерч взрывов и дыма переместился к правому флангу полка. Минут двадцать штурмовики утюжили вражеские войска. Грохот взрывов и рев моторов подавили все звуки. Там, куда ныряли штурмовики, творилось что-то невообразимое. Трудно было представить, чтоб в этом месиве взрывов, огня и дыма могло уцелеть что-нибудь живое.
— Пашка, Пашка, чорт бы тебя взял! — обнял Ворончук Орлова. — Да если бы не твои штурмовики!.. Пашка…
— Да подожди, полковник, подожди, — отбивался Орлов. — Сигнал «воздух» подают… Сейчас «юнкерсы» появятся. Нужно истребителей вызвать.
— Чорт с ними, с «юнкерсами»! Главное, танки побили, а все остальное — чепуха.
— Товарищ майор, вас вызывают в штаб армии, — сообщил Аксенову начальник штаба полка.
— Доложи там, что летчики, летчики положение спасли! — крикнул Ворончук Аксенову. — Я б их всех орденами наградил.
Бахарев был удручен. Вся работа его группы в тылу противника пропадала даром. Собраны ценнейшие сведения, но командование о них не знает.
Как букашка в вихре, затерялась маленькая группа советских разведчиков. Куда ни сунься, везде враги.
Бахарев лежал в снегу, кусая губы. Перед ним вырисовывалась картина тяжелого положения обороняющихся войск. Оглушенные, в исковерканных артиллерийской подготовкой траншеях и ходах сообщения, советские люди бьются насмерть с вражескими танками и пехотой. Они бьются, а его группа лежит и бездельничает… Нет! Действовать, немедленно действовать! Хоть чем-нибудь помочь своим.
Невдалеке слышались артиллерийские выстрелы. Высланный дозор сообщил, что в полукилометре на огневых позициях стоят шестнадцать пушек. Бахарев, посоветовавшись с Аристарховым, Косенко и Мефодьевым, избрал эти пушки первым объектом нападения.
По скатам лощины он подвел группу почти вплотную к огневым позициям. Озаряемые пламенем, то и дело вылетавшим из жерл орудий, суетились немцы. Гомон и крики стояли над батареями. Бахарев расположил своих людей на винограднике, указал, кому куда стрелять, и крикнул:
— Огонь!
В грохоте пушек автоматные очереди не были слышны, но орудия одно за другим смолкали. Темнота сгустилась над батареями.
Кто-то из немцев опомнился. Захлопали реденькие винтовочные выстрелы. Над разведчиками, взвизгивая, запели пули.
Бахарев броском повел группу по склону высоты. Отскочив метров на пятьсот, все оглянулись. Там, где полчаса назад изрыгали языки пламени шестнадцать пушек, чернела темнота, разрываемая едва видимыми точечками винтовочных выстрелов.
— Угостили, — тяжело дыша, проговорил кто-то из разведчиков, — теперь не скоро опомнятся.
Удачный налет на огневые позиции противника поднял настроение разведчиков. Они оживленно переговаривались, пересчитывали патроны, кое-кто переобувался и поправлял снаряжение.
Бахарев хотел было еще разок, как говорил переводчик, «щипануть» противника, однако начинался рассвет. Рассчитывать на успех в светлое время нельзя. К тому же Бахарев по себе чувствовал, что люди смертельно устали и только нервным напряжением держатся на ногах. Он решил уйти в лес, дождаться ночи и снова громить тылы противника, а при возможности захватить пленных и прорваться к своим.
До опушки леса добрались, когда уже было совсем светло. В лесу было тихо и морозно. Разгоряченные ходьбой разведчики садились прямо в снег. Нужно было хоть немного отдохнуть. Впереди по карте значился дом лесника. К нему и повел Бахарев группу. Разведчики едва передвигали ноги, пробираясь по глубокому снегу. Лица у всех почернели, в глазах застыла усталость. Тоня шагала за капитаном, часто спотыкалась, хватаясь руками за стволы и ветви деревьев. Гулевой отобрал у нее мешок и винтовку, но все равно каждый шаг давался девушке с трудом.
Аристархов раскрытым ртом хватал воздух. Лицо его стало совсем маленьким, нос заострился, только глаза горели лихорадочным блеском. Он пытался улыбаться, шуткой подбодрять солдат, но все видели, что веселье это натянутое, и Косенко, не выдержав, проговорил:
— Товарищ младший лейтенант, берегите силы, пригодятся еще.
Аристархов нахмурился, глянул на сержанта, но ничего не сказал.
Скоро должен показаться дом лесника. Бахарев выслал вперед Косенко и двух автоматчиков.
Посредине поляны стоял шестиоконный дом с двумя бревенчатыми сараями. Из трубы вился дымок.
Косенко и два автоматчика подбирались к дому с задней стороны. Всех остальных разведчиков Бахарев укрыл за деревьями, приказав быть готовыми поддержать дозорных.
Косенко уже добрался до резного крылечка, присел, что-то показывая глазами автоматчикам, и, пригнувшись к самой земле, рванулся на ступеньки и скрылся за дверью. За ним скрылись в доме солдаты. Минуты через две сержант выбежал из дома и махнул рукой. Бахарев поднял группу и повел к дому.
— Лесник-старик, две женщины и трое детишек, — доложил Косенко, — мадьяры… перетрусили…
Хозяин — высокий старик с высохшим морщинистым лицом, желтыми слезящимися глазами и жиденькой трясущейся бородкой — вышел на крыльцо, признал, видимо, в Бахареве начальника и жестами пригласил его в дом. Такая же сморщенная, худенькая старушка в потрепанном сарафане и статная, дородная женщина лет тридцати с красивым смуглым лицом испуганно жались в углу первой комнаты. Из-за них настороженно выглядывали три пары любопытных детских глазенок.
Бахарев жестами приказал старику, женщинам и детям расположиться на кухне, а для своих людей занял две комнаты. Он всех разведчиков разбил на смены, Аристархова, Косенко и Мефодьева назначил старшими и приказал двум сменам отдыхать, а одной дежурить, сменяясь через каждые два часа. Лесник предложил картошку, мясо и хлеб. Скоро успокоились и женщины. Под наблюдением Тони и Степы Гулевого женщины начали варить похлебку. Голодные разведчики то и дело заглядывали на кухню. Гулевой сердито махал на них руками и подмигивал на уснувшую с ножом и картошкой в руках Тоню. Женщины тихо переговаривались, с жалостью посматривая на девушку. Старуха достала из-за печки полосатый матрац, расстелила его на полу и знаками попросила Гулевого уложить девушку. Степа легонько поднял Тоню. Она что-то проговорила во сне. Нож и полуочищенная картошка упали на пол. Женщина принесла подушку, подложила ее под голову Тони и, горестно покачав головой, перекрестилась.
Свободные от дежурства разведчики, не имея сил дождаться завтрака, уснули кто где мог. Крепились только Косенко и Гулевой. Ефрейтор хлопотал на кухне, а сержант по-хозяйски осматривал дом, подбирая с мадьяром все, что можно было использовать для постелей. Они натаскали соломы, завалили ею весь пол и сверху прикрыли домотканными коврами.
Наконец завтрак был готов.
Бахарев, обжигаясь, глотал картошку и мясо. Только сейчас он почувствовал, как сильно проголодался. Гулевой разбудил Тоню. Она моргала, отмахиваясь, и устало валилась на матрац. Степа несколько раз поднимал и усаживал ее, но девушка никак не могла проснуться. Гулевой набрал в рот воды и сбрызнул лицо Тони. Она вскрикнула, тряхнула головой и виновато улыбнулась.
— Ешь, ешь немедленно! — сердито покрикивал на нее радист.
Старушка поставила и перед ним тарелку, но ефрейтор не отходил от Тони, пока она не съела всю похлебку.
— Вот теперь ложись и спи, сколько хочешь, — улыбнулся он девушке и принялся за свой завтрак.
Бахарев еще раз предупредил Аристархова, Косенко и Мефодьева, как нести охрану, и, сбросив шинель, улегся на солому, подложив к правому боку автомат. Сон мгновенно сковал его. Косенко прикрыл ноги капитана своей шинелью.