— Который отправляется в поход весьма неохотно? Не так ли? — спросил Нункомар, с притворным участием. — Я знаю, храбрый полковник недолюбливает набоба Аудэ, он не так легко, как губернатор, забывает, что Суджи Даула был ярым, ожесточенным врагом англичан. Но солдат создан не для того, чтобы согласовывать свои личные мнения и чувства с политическими расчетами, на что мастер достопочтенный губернатор Уоррен Гастингс. Государственные расчеты не раз заставляли его пренебрегать друзьями и посредством благодеяний приобретать себе расположение тех, кто был его врагами. Истинный друг не станет на него сердиться, но останется таким же верным и преданным, как я.
— Я зайду к вам в другое время, — сказал капитан, стараясь скрыть выражение сердечнейшего сожаления, против воли сквозившее в его тоне.
— Нет, нет, друг мой, — воскликнул Нункомар с оживлением. — Ведь вы знаете, мой дом — ваш дом. Я был бы несказанно опечален, если бы такой дорогой гость должен был бы уйти обратно, не переступив моего порога. Это означает несчастье. Бегум Дамаянти будет очень рада принять вас.
Сэр Вильям низко поклонился, чтобы скрыть румянец, предательски заливший его виски и щеки. Нункомар еще раз пожал ему руку, приказал одному из слуг предупредить бегум Дамаянти о посещении гостя, затем продолжал путь свой.
Сэр Вильям застал Дамаянти в приемной. На этот раз она была вся в белом, и нежные ткани так легко и воздушно прилегали к ее стройному телу, что сквозь волнистый батист можно было бы заметить движение ее крови по жилам; косы спускались на плечи и были переплетены большими цветами лотоса.
Увидав сэра Вильяма, Дамаянти поднялась ему навстречу. Он бросился к прелестной индуске и крепко пожал ее ручки. Им овладело странное чувство, и он едва мог совладать с собою. Вильям уже притянул ее к себе ближе, уже наклонился, чтобы поцеловать ее нежные уста, как вдруг резкий негармоничный звук вины заставил его опомниться. Он вздрогнул и взглянул в глубину комнаты, где сидела прислужница. Хитралекхи низко опустила голову к вине, как бы пристыженная неудачным аккордом.
Сэр Вильям неуверенным голосом проговорил какие-то банальные приветствия и занял место около оттоманки, на которую красавица снова опустилась.
Однако сегодня ее мучило что-то, и ей никак не удавалось завести одну из тех милых, непринужденных бесед, которыми она так умела очаровывать своего друга. Смущение начало овладевать и сэром Вильямом; ему не без труда удалось наконец заговорить о предстоящем отъезде.
Дамаянти насторожилась. Она побледнела, затем вдруг все лицо ее вспыхнуло.
— Так вы… уезжаете? — спросила она, порывисто дыша. — И едете надолго? Вы забудете ваших друзей в Калькутте?
— Никогда! — воскликнул он, прижав к губам руку Дамаянти, пальчики которой крепко обвивались вокруг его руки, как будто силясь удержать его и притянуть поближе.
Пока губы его покоились на ее руке, музыка снова на мгновение умолкла, и Хитралекхи, бледная и застывшая, уставилась на влюбленных, но это продолжалось только мгновение, тотчас же струны зазвучали громче и яснее, и вскоре мелодия перешла в более быстрый темп. Дамаянти встала. Глаза ее горели, рука, которую она медленно отняла, дрожала.
— Наступает вечер, — сказала она, тяжело дыша, — с берега Хугли повеяло прохладой. Пойдемте в сад, сэр Вильям.
И, не ожидая ответа, она направилась к веранде. Они спустились по ступенькам, ведущим с веранды, и по усыпанной желтым песком дорожке пошли по аллеям под тенью высоких гарциний. Хитралекхи с виной в руках следовала за ними.
Кругом царила мертвая тишина. Прислуге было строго запрещено вступать в эту часть сада без особого разрешения. Ни малейшего ветерка, воздух наполнен чудным ароматом. Между высокими группами деревьев тянулись роскошные лужайки, а между ними кусты редких цветов и маленькие пруды с водяными растениями.
По дорожкам бродили великолепные павлины, на ветках сидели пестрые попугаи, в кустах несметное количество маленьких певчих птиц распевало вечерние песни.
Сэр Вильям чувствовал себя ошеломленным этой роскошной и вместе с тем чарующе нежной природой. Ему казалось, что деревья распространяют золотистую тень только ради того, чтобы охранять головку Дамаянти от лучей солнца, что цветы благоухают и растут только для нее одной, и только для нее одной поют птицы.
Ближе к Хугли парк стал редеть. Под ветвями небольших деревьев скрывалась беседка. Пол ее был покрыт пушистыми коврами, вдоль стен стояли мягкие диваны. Окружавшая сад низкая железная решетка была окаймлена густыми кустами роз, над которыми открывался вид на зеленый, покрытый сочной травой берег реки. Здесь, отдыхая, неподвижно лежали громадные крокодилы, похожие на большие древесные стволы. Иногда они вдруг вскакивали и жадно набрасывались на плывущий мимо труп, опущенный в священные воды для вечного успокоения. За рекой виднелись обширные поля, степи, рощи, деревни. Трудно было бы найти более прекрасное место, чтобы любоваться всей роскошью открывающегося пейзажа.