— Он опоздал, — сказал Гастингс, — эти мудрые господа забыли, что за декретами должно стоять войско.
Пока губернатор возвращался во дворец, Клэверинг достиг ворот крепости. По приказанию Гастингса у подъемного моста стояли двое часовых, они взяли на караул при виде Клэверинга. Он отдал честь и подъехал. Тут часовые вышли и, став рядом, загородили дорогу.
— Это что значит? — важно спросил Клэверинг. — Разве вы не видите, что я еду в крепость?
— Позвольте пропуск, ваше превосходительство!
— Пропуск?
— Приказано никого не впускать в крепость без письменного разрешения.
— А кто дает это разрешение? Комендант?
— Пропуск должен быть именной и подписан губернатором.
Клэверинг позеленел.
— Такой приказ не может касаться меня, вы видите мой мундир?
— Приказ один для всех! — последовал ответ. — Исключение составляют только офицеры гарнизона.
— Что за дикость! Дайте дорогу или вы горько поплатитесь за это.
Он направил лошадь к мосту, но часовые выставили штыки.
— Это уже слишком! — ревел от злобы Клэверинг.
Солдаты не трогались.
Клэверинг в бешенстве осадил лошадь, понимая, что силой ничего не добьешься.
— Вы дураки и дорого заплатите за свою глупость! Эй, кто там, — крикнул он солдатам, выглядывавшим из ворот, — позовите коменданта… Скажите, что генерал Клэверинг, член верховного совета Калькутты, желает с ним говорить.
Солдаты убежали.
Клэверинг поворачивал лошадь то туда, то сюда, с проклятиями грозя солдатам, которые неподвижно стояли перед мостом. Через несколько минут в воротах появился полковник Гамптон и отдал честь генералу.
— Господин полковник, посадите этих болванов под арест, — крикнул ему Клэверинг, — они имеют нахальство запрещать мне въезд в крепость, ссылаясь на какой-то приказ, очевидно не касающийся меня, английского генерала и члена высшего совета.
— Солдаты правы, ваше превосходительство, и приказ, на который они ссылаются, распространяется на всех.
— Тогда я приказываю объяснить часовым, что для члена высшего совета открыты все двери и все крепости Индии.
— Очень сожалею, ваше превосходительство, — возразил Гамптон, — но я не имею права делать исключения. Я счел бы ваше посещение за честь, если бы вы были любезны предъявить пропуск за подписью губернатора.
— А если я устраню вас от должности, — кричал Клэверинг с пеной у рта, — или прикажу арестовать и въеду в крепость через этих дураков.
— Вы не найдете ни одного офицера, который исполнил бы приказ постороннего, а попытка проникнуть силой, к сожалению, принудила бы часовых застрелить вас.
— Постороннего? — кричал Клэверинг. — Разве член высшего совета посторонний в крепости, над которой развевается английское знамя?
— Для меня каждый, не предъявивший пропуск, — посторонний.
— Вы рискуете головой.
— Моя голова находится под охраной закона и орудий крепости. Извините, ваше превосходительство, но я не могу продолжать разговор в таком тоне…
Гамптон поклонился и скрылся за воротами. Бешенство Клэверинга не имело пределов. Он так рванул лошадь, что она взвилась на дыбы и чуть не опрокинулась, а сам сжимал кулаки, извергая ругательства и проклятия по адресу губернатора и коменданта. Наконец, убедившись, что ничего не добьется, помчался в город рассказать коллегам о случившемся.
Францис советовал прибегнуть к энергичным мерам: он хотел составить приказ об аресте Гастингса и запретить всем служащим компании повиноваться ему.
Момзон, наоборот, настоятельно отговаривал от решительных действий, убеждал, что они будут не только безуспешны, но могут обратиться против них, раз военная сила в руках Гастингса. Надо подождать приезда верховного судьи и приказаний из Лондона. Публикация приговора совета над губернатором за взяточничество окажет свое действие на служащих компании и даже на офицеров, и все постепенно убедятся, что верховный совет имеет законную власть и стоит выше губернатора. Чтобы нанести последний решительный удар, надо подождать, когда Гастингс потеряет в глазах служащих, солдат и всего народа героический ореол, еще окружающий его. С некоторым трудом Момзону удалось сдержать беснующегося Клэверинга и озлобленного Франциса.
В последующие дни все было внешне спокойно, и никто бы не догадался, какая борьба идет в правительственном дворце, если бы новые члены совета и Нункомар старательно не распространяли известия о спешно проведенном следствии и приговоре совета.