Он со вздохом сел в лодку, и они понеслись по течению. Белая фигура опять показалась в кустах, выбежала из них к берегу, простерла руки, слабый крик вырвался из ее груди, точно она хотела вернуть лодку, но крик почти замер на ее губах, руки опустились, и она проговорила сдавленным голосом:
— Он погиб для меня, но и ей не достанется.
Она повернулась и исчезла, а челнок скользил по реке, мимо кораблей, направляясь к городу. Вильям сидел, склонив голову на руки, а мысли его теснились, сменяя одна другую.
Воспоминания ночи охватывали его и опьяняли, но он все-таки содрогался от них, и образ Дамаянти, чистый и лучезарный, все затмевал.
Вдруг он почувствовал, что его схватили сзади и сильными руками надавили горло. Он извернулся и узнал сверкавшие в темноте глаза лодочника, нагнувшегося над ним, и понял, что он старается накинуть ему петлю на шею. Предназначение Вильяма стало ясно — он должен сделаться жертвой ужасной мести… Нечеловеческим усилием он оборвал веревку и вскочил на ноги, несмотря на старание противника удержать его. Он стоял грудь грудью с врагом, и началась дикая, ужасающая борьба не на жизнь, а на смерть.
Вильям был когда-то хорошим боксером, но он не мог пустить в ход кулаков — он находился как будто в тисках, и его силы начинали слабеть… Тогда в отчаянии Вильям нагнулся и, собрав всю свою мощь, нанес противнику головой страшный удар в живот. Классический прием английских боксеров оказал свое действие. Лодочник потерял равновесие и с болезненным криком покачнулся назад. Одна рука Вильяма освободилась из железных тисков, он схватил кинжал и вонзил его в грудь противника.
Тот с бешеным криком кинулся на офицера, но Вильям продолжал колоть его, пока лодочник не упал с хриплым стоном… Вильям перекинул труп за борт.
Взяв весло и содрогаясь от ужаса, он быстро помчал лодку и вышел на берег при первых проблесках зари.
Вильям шел почти бессознательно по направлению к городу. Он прошел через главные ворота во дворец, часовой узнал его и удивленно посмотрел вслед молодому офицеру с мертвенно-бледным лицом и остановившимися глазами. Лакей испугался, увидев барина, и начал раздевать его, не ожидая приказания. Вильям упал ему на руки, начал говорить бессвязные слова, размахивать руками… Немедленно призванный дворцовый доктор нашел нервную горячку.
III
Гастингс стал хозяином положения и держал бразды правления со свойственным ему умом и поразительной волей. Филипп Францис очень медленно поправлялся от своей раны, не раз подвергаясь опасности. Момзон лежал в лихорадке, и доктора говорили, что ему придется вернуться в Европу, если удастся спасти его жизнь. Правда, из Англии приехал некий мистер Вилер, чтобы участвовать в совете вместо Клэверинга, которому в Англии передали должность губернатора. Вилер был другом Франциса и принадлежал в Лондоне к числу врагов Гастингса, но, приехав в Индию и увидев положение дел, он предпочел встать на сторону силы и решительно присоединился к партии Гастингса. Таким образом, губернатор, по решению Импея продолжавший свою службу, встречал сопротивление в совете только со стороны бессильного Клэверинга.
Все суды, преобразованные и находящиеся теперь) под верховным руководством Импея, всякое нарушение английских законов, всякое сопротивление власти английского правительства карались с неумолимой строгостью. С такой же строгостью и беспощадной правильностью взыскивались налоги с провинций. Передача земель, проданных набобу, все отлагалась. Английские войска под командой полковника Чампиона оставались в Лукнове. Чампион расширил укрепленный английский лагерь и превратил его в настоящую крепость; его пушки господствовали над городом и дворцом набоба, а полковник Мартин командовал армией Аудэ с такой строгостью и таким пониманием местных условий, нравов и обычаев, что войско было больше предано ему, чем набобу, который в случае конфликта ограничился бы своей личной охраной, не могущей противостоять Чампиону и Мартину. Кроме того, Мартин очень ловко умел занимать набоба — он предложил ему полную перестройку дворца и другие многочисленные и крупные постройки; их сказочная роскошь поглотила внимание набоба.
Такой подход к делу позволил Гастингсу подкрепить свой доклад о возникшем разногласии с советом посылкой крупных сумм в Лондон — лучший способ убедить директоров и акционеров в совершенстве своего управления.
Почти одновременно с этим ему представился случай всесторонне выказать свою деятельность. На западе Ост-Индского полуострова широко раскинулись провинции Маратов, которые вели свое происхождение от низших индусских каст. Впоследствии их покорили магометанские завоеватели, но владычество монгольских царей никогда не отличалось прочностью в стране Маратов. И один из их князей, Сиватши, уже в 1648 году освободился от зависимости монголов и основал большое Маратское государство из провинций Верар, Гузерад, Мульва и Танжара, державшее в страхе все соседние провинции своим воинственным населением, все еще склонным к разбойничьим набегам. В Саттаре располагалась резиденция блестящего своей праздной распущенностью двора маратского князя, а первый министр государства — пешва — с остальными министрами, забрав себе всю власть, устроил свою резиденцию далеко от двора — в Пуне. Звание пешвы сделалось наследственным, и в то время, когда Гастингс приехал в Индию, в Саттаре сидел на престоле потомок великого Сиватши, унаследовавший, однако, только имя, но не выдающиеся способности своего предка. Окруженный изнеженными царедворцами и танцовщицами, он совершенно устранился от дел, тогда как в Пуне пешва царствовал как наследственный князь. Конечно, раджи отдельных провинций тоже хотели независимости. Будучи вассалами мнимого князя и правителя в Саттаре, они выставляли свое положение как предлог для неповиновения пешве, которому не всегда удавалось смирить непокорных раджей; его посланных часто забирали в плен и его войска оттесняли.