Гастингс глубоко задумался, продолжая глядеть на широкие воды Хугли, стремившейся в море. Офицеры его свиты почтительно отошли. Очнувшись, он быстро повернулся, вскочил на лошадь и ускакал, решив до возвращения в резиденцию совершить длинную прогулку, чтобы успокоиться. Адъютанты и слуги едва поспевали за его покрытым пеной скакуном. После прогулки он принялся за работу. Теперь для Гастингса появилась возможность для мирной работы, он направил свои необыкновенные дипломатические способности на организаторскую деятельность.
Придерживаясь правила «если хочешь мира, готовься к войне», он увеличил Англо-Ост-Индскую армию более чем вдвое, всюду набирая и вербуя людей. Хорошо обращаясь с сипаями, перемешивая ласкариев с англичанами, он организовал армию, на которую мог вполне положиться. Калькутту он окружил гвардией, которой лично распоряжался и которая бы последовала без колебаний за ним. Он так образцово организовал управление богатым Бенаресом, что доходы от него увеличились почти вдвое. Он сумел расположить к себе браминских жрецов настолько, что они в английском владычестве видели надежную защиту против магометан и предпочли бы даже владычество Англии подчинению, любому индусскому князю. В Аудэ он усилил гарнизон и так распределил войска, что не могло быть и речи о каком-нибудь восстании. Заключив с набобом договор, он урегулировал взимание податей английскими чиновниками, жившими в гарнизонах, и так устроил все, что настоящим повелителем страны являлся английский резидент в Лукнове. Набобу же самым добросовестным образом оказывали одни лишь королевские почести. Особенное же внимание он уделил Мизору, грозившему ему при Гайдер-Али такой серьезной опасностью. Проявив все свое дипломатическое искусство, он поддерживал в Типпо-Саибе манию его величия как падишаха, подстрекая его к жестокому преследованию всех протестующих против него и побуждая к расточительному и роскошному содержанию двора в Серингапатаме, чем истощалась страна и создавалось недовольство. В то же время он предостерегал всех соседних князей, гайдерабадского низама и магаратов от угрожавшей им кровожадности и властолюбия мизорского султана, заключал с ними договоры, обещал помощь в случае войны и таким образом окружил Мизору крепким кольцом.
Заботы правителя Индии всецело занимали Гастингса и доставляли ему радость. Но все же на лице его лежала тень: ведь все, что он делал, можно уничтожить одним лишь порывом ветра из Англии, которому он не смел противиться, иначе начнется борьба не на жизнь, а на смерть, которая ужаснее всего, поэтому и в будущее он глядел с известной боязнью. Чтобы выиграть все, человеку свойственно вступать в борьбу смело, с легким сердцем, но он становится боязливее и сдержаннее, когда, многого достигнув, боится потерять уже достигнутое.
Так и проходила жизнь в замке, спокойная наружно и тревожная внутри. Маргарита казалась веселой и любезной, но ожидание жениха тревожило ее. Морские бури и волны непредсказуемы, и надо покориться Провидению.
Марианна страдала вместе со своей дочерью, хотя каждая из них старалась казаться веселой и скрыть свои заботы, чтобы не расстраивать другую, но они чувствовали тучу, нависшую над их головами.
И однажды в полдень, когда город и дворец резиденции замерли в бездействии под палящими лучами солнца, раздался выстрел с рейда на Хугли. Пушки форта ответили на салют. Тотчас же все встрепенулись и в городе, и во дворце, и все поспешили к пристани; носильщики тяжестей и нищие большой толпой неслись к гавани.
Гастингс отправил секретаря, чтобы сейчас же получить все письма, адресованные во дворец. Он с таким же нетерпением, как Маргарита и Марианна, ожидал вестей о результате путешествия капитана, но он так же, как и дамы, не показывал своего беспокойства.
Когда через несколько часов все собрались к обеду, говорили, конечно, о прибывшем корабле, о новостях и пассажирах, которые могли с ним прибыть, но Гастингс быстро прекратил этот разговор. Обед уже приближался к концу, когда спешно и в видимом волнении вошел придворный дворецкий.
— Принесли письма? — спросил Гастингс.
— Так точно.
— Где же они? — строго спросил Гастингс. — Отчего мне их не подают?
— Здесь курьер, — возразил дворецкий, — и он просит дозволить ему войти для личного доклада.
— Пусть войдет! — разрешил Гастингс. — Вести из Европы — самое важное, и мои гости извинят, если я предпочту им долг службы.