В самой красивой части Невирковского леса раскинулась большая поляна. В северо-восточном её углу, неподалёку от дороги, стоял дом, увитый диким виноградом. Южную половину этого дома занимал Бруно Тарнавский, вторую часть — объездчик Ортяков. В одноэтажном флигеле жил лесник Трофим.
Осторожно, чтобы не всполошить собак, мы с Киселевым проникли во двор лесничевки. Нам удалось выявить скрытые подходы к домам со стороны леса. Несмотря на раннюю пору во дворе уже хозяйничала жена Трофима. Совсем недавно я встречался с ней на вечеринках в Жерновке и Буде. А теперь, наверное, Евгения… Я окликнул её. От неожиданности Евгения вздрогнула. Когда узнала меня, заволновалась:
— Коля? Как ты сюда попал? Тебя разыскивают каратели! Уходи немедленно! Уходи! Поймают — пропадёшь!
— Кто за мной следит? — схитрил я. — Кому я нужен?
— Разве ты не знаешь? — шептала Евгения. — Сам пан Тарнавский каждую ночь подстерегает.
— Он дома?
— Нет. Уехал ещё с вечера. С ним пятеро других. Скоро появятся. Только прошу, Коля, никому ни слова. Иначе меня прикончат…
— Что ты, Женя!… Скажи, Ортяков с ними?
— Нет. После того, как у Малигранды его напугали, стал шёлковым.
— А где он сейчас?
— Обещай, что не тронешь его, скажу.
— Слово чести! Разве ты мне перестала верить?
— Верю. На чердаке он спит. С ним сын Олег. Оба с оружием. Не трогай их, Коля, они могут тебя убить.
— Не беспокойся. К ним я с добрыми намерениями.
Киселев привёл группу. Я взобрался по лестнице на чердак.
— Ортяков!
Молчание. Позвал громче. Из угла донёсся шорох, знакомый голос испуганно спросил:
— Кто?
— Струтинский. К вам по-доброму. Вылезайте.
Ортяковы зашептались, но из укрытия не выходили. Я предупредил:
— Все вокруг оцеплено партизанами! Выходите, иначе за вашу жизнь не ручаюсь. Скорее!
Два силуэта приблизились ко мне.
— Здравствуйте, — протянул я руку старику, а потом Олегу.
— А дальше что, товарищ Струтинский?-спросил лесник.
— Сойдём вниз. Если пригласите, зайду в гости.
Спустились с чердака. Я взял у них простую и десятизарядную винтовки и передал Ивану Пихуру.
— Без них будете спокойнее спать, — пошутил отец, здороваясь с Ортяковым.
— Я тоже так думаю! — согласился тот.
Раздался лёгкий свист. Алексей Ильчук предупреждал: на подходе — телега, очевидно, едет Тарнавский. Сигнал передали по всем постам. Везде чувствовалась напряжённость, все сознавали — имеют дело с опасным бандитом.
Во двор шумно ворвались разгорячённые кони.
— Тпр-рр-прр-р!
Бруно первым соскочил с телеги.
— Стой! Руки вверх! — отец и Глинко наставили на «коршуна» винтовки.
Тарнавский на какой-то миг застыл. В его глазах блеснули тысячи недобрых огоньков. Судорожно выхватив из кобуры пистолет, он выстрелил, но не попал.
— Бросай оружие, стервятник! — вышел из себя Глинко.
Тарнавский пытался перезарядить пистолет. Но его упредили. Грянуло одновременно два выстрела. Схватившись руками за грудь, предатель свалился наземь.
Воспользовавшись моментом дуэли, остальные пассажиры нырнули в кусты. Партизаны выловили их и тут же, у безжизненного тела палача, построили.
— Что с ними сделать? — обратился я к партизанам.
— Пусть себе сами кару выберут! — отозвался отец.
— Расстрелять собак! — настаивал Николай Киселев. Трофим затрясся как в лихорадке.
— Буду делать всё, что прикажете! Только не расстреливайте…
Жорж смягчился:
— Хорошо, проверим. Но знай: будешь и дальше подлецом — не уйдёшь от народной кары!
Вслед га Трофимом просили прощения остальные. Они поклялись, что больше их никто не заставит служить фашистам. И мы отпустили «заблудившихся».