— Ничего, — утешал жену и детей Никифор Яковлевич. — Скоро придут наши, за все ответят бандиты…
Близился к концу 1943 год. Красная Армия очищала родную землю от фашистской нечисти. Весь наш народ жил мечтой о полной победе над гитлеровскими захватчиками.
С нетерпением ждала освобождения и семья Янчуков. Как-то Мария Александровна спросила:
— Скажи, Никифор, долго мы будем так страдать? Дети изнемогли, да и ты на себя не похож.
Никифор Яковлевич уныло опустил голову.
— Чего же ты молчишь? — не успокаивалась жена. — Надо возвращаться домой…
— И у меня, Мария, болит душа… Но спешить нельзя. Все надо взвесить…
Однако жена настояла на своём.
Однажды вечером Николай воскликнул:
— Наши наступают!
— Что ты сказал? — удивился Никифор Яковлевич.
— Идёмте во двор, сами убедитесь! — с этими словами Николай выбежал во двор.
Все кинулись за ним, даже больная Тамара заглянула в окно.
С востока доносились глухие взрывы, словно подземные толчки.
— О господи! Скорее бы! — заплакала девушка.
В это время мимо дома проходил Иван Рудый. Он злобно покосился на Янчуков.
Тамара увидела Рудого, и у неё сразу испортилось настроение. Односельчане говорили о нём, как о разведчике банды… Напрягая память, Тамара силилась вспомнить, от кого она это слышала?…
Гул артиллерийской канонады то утихал, то вновь нарастал. В последнюю ночь 1943 года войска Первого Украинского фронта, сломив сопротивление противника, форсировали реку Случь и на рассвете первого дня нового года освободили Новоград-Волынский.
Вот отчего гудела земля, вот к чему прислушивалась с глубоким волнением семья Янчуков…
А Центральный «провод» организации украинских буржуазных националистов во главе с платным агентом гестапо — Степаном Бандерой издавал «наказы» о физическом уничтожении советских патриотов. Оуновцы волчьими стаями бродили в прифронтовой полосе, устраивали «варфоломеевские ночи».
…Мокрый снег с дождём хлестал по стенам и окнам крестьянской хаты.
Тамара проснулась от скрежета железа. Это ветер играл оторванным куском кровли.
Поёживаясь от какого-то внутреннего холода, девушка вспоминала своих подруг и товарищей, которых унесла война.
Только сомкнула веки, как во дворе послышались приглушённые голоса. Тамара сорвалась с постели:
— Мама! Папа! Во дворе чужие люди! — беспокойно тормошила она родителей.
Никифор Яковлевич и Мария Александровна проснулись.
— Что с тобой, доченька? — испугалась мать.
— Люди чужие во дворе!
— Где? Какие люди? Тебе почудилось, доченька, ложись!
И как бы в ответ на вопрос матери, раздался настойчивый стук в дверь. Янчук кинулся к двери. Тамара удерживала его.
— Не открывай, папа! Это же бандиты, душегубы, они пришли за нами!
Янчук остановился посередине комнаты. Как быть? Лихорадочно соображал: не будут же пришельцы глумиться над всей семьёй. Могут убить меня одного, а если сопротивляться — всех погубят.
В дверь били чем-то тяжелым, от ударов содрогался ветхий домик.
Тамара упорно твердила:
— Не открывай, папа!
— Не бойся, доченька, — успокаивал Янчук. — Зайдут и уйдут. Они ведь люди, не фашисты!
Направился к двери.
— Кто там?
— Свои! Это я — Гриць Юсенко, ваш сосед, — ответил знакомый голос.
В распахнувшуюся дверь ввалились вооружённые. Мария Александровна зажгла керосиновую лампу. Бледный свет скользнул по лицам вошедших. Среди них был Юсенко. Женщина почуяла — нависла беда! Пыталась задобрить его, подвинула к нему скамейку.
— Садись, Грицю. Ведь мы когда-то жили в дружбе, не ссорились, как другие. Садись, прошу…
— Не затем пришёл, чтобы рассиживаться! — огрызнулся Гриць. — Одевайтесь, на допрос отведём! — распорядился он.
— Я готов! — спокойно оказал Никифор Яковлевич.
— А чего девка улеглась?! Надеется — оставим?-хихикнул глистообразный гайдук.
— Дочь занемогла, бедняжка, — заступилась мать. — Вы же крещёные, не станете глумиться над больным человеком, в бога же веруете! Мы и так настрадались, дальше нет мочи…
— А где же её ухажор, вожак партизанский? — кольнул Гриць.
Тамара поднялась с постели. Бросила в лицо:
— Он против немцев борется… Не то, что вы!