— Сегодня ночью лесничий Тарнавский, поставленный на эту должность гитлеровцами, убил крестьянина из села Грушевки.
— За что же он его убил?
— Ни за что. Бедняга хотел припасти немного дров. Вот поехал в лес, а тот изверг приметил его, ну, и отнял жизнь у трудового человека. Четверо детей осталось без отца…
Мы с возмущением узнали об этом зверском акте. Так вот он какой Тарнавский! Фашистский пёс! Свою злобу против Советской власти вымещает на простых, ни в чём не повинных людях!
Никифор Янчук подтвердил печальный факт. Он видел окровавленный снег…
— А кто был вместе с Тарнавским? — спросили Янчука.
— Говорят, все лесники Невирковского участка.
— Фашисты дали Тарнавскому большие права, — не мог успокоиться Гальчук. — Он носит револьвер, всем угрожает расправой. Выйдет на дорогу, что ведёт из Буды в Медведовку или Гуту, задержит фурманки, обыщет. Отнятое у крестьян добро лесники делят между собой, выменивают на самогон и компанией пьянствуют. А теперь, видите, до чего дошло? Человека убили! И управы на них нет!
— Ничего, каждому фрукту своё время! — воскликнул я. Янчук рассказал о своей первой встрече с Тарнавским.
— Иду я как-то из Людвиполя и вижу: лесники гонят группу людей. Присмотрелся — военнопленные. Старшим среди конвоя был рослый, с револьвером в руке. Тогда я не знал, кто он такой, спросил у другого: «Куда вы их? Отпустили бы по домам, ведь они кровные нам братья».
Рослый метнул на меня злобный взгляд, а потом вразвалку подошёл, повертел револьвером перед моим лицом: «Катись, миленький, своей дорогой, а то сейчас отправим в рай!»— А думаете, его подручные лучше к народу относятся? Попробуй-ка скажи что-либо против…
— Все это временное, — уверял отец. — Сегодня ты стерпел, а завтра не сможешь стерпеть. А представляете себе, что получится, когда сообща за них возьмёмся? Не разгуляются, выродки! Всё будет зависеть от народа. Народ — неодолимая сила!
Слушая земляков, я сделал вывод, что прежде всего надо умерить пыл невирковских палачей.
— Мы их выследим, когда они будут возвращаться после попойки, — поддержал меня Жорж.
И вот, захватив с собой оружие, Жорж, Зигмунд Гальчук и я обогнули село и вышли на просеку, ведущую к Невирковскому хозяйству. Вокруг стоял в своём неповторимом очаровании лес, покрытый серебристым инеем.
В секрете были не долго. Послышались весёлые голоса. Мы притаились за маленькими елями. Каждое биение сердца отдавалось в ушах. Голоса постепенно удалились. Мы бесшумно выбрались из кустов на просеку.
— Они, наверное, уехали Медведовским трактом, — предположил Зигмунд.
— Скорее всего остались на ночёвку у Малигранды, — возразил Жорж.
— Айда! Проверим!
…Дремала глухая мартовская ночь. В селе давно погасли огоньки. По небу плыли пушистые облака, в просветах мерцали звёзды.
Бесшумно распахнулась калитка. На мгновение у окон застыли две тени. И… раздался звон стекла. Грянули два оглушительных выстрела. Ночную тишину разрезал крик обезумевших лесников. И снова тишина.
Две тени кинулись к калитке и исчезли в полумраке. Единственным свидетелем дерзкого поступка была далёкая молчаливая луна…
— Как думаешь, Жорж, — спросил дома Ростислав, — в Межиричском гестапо есть ищейки? Они пойдут по следу?
— До рассвета храбрецы не выйдут из дома, а пока свяжутся с карателями — следы исчезнут. И обувь у нас будет другая.
— А я беспокоюсь, — утром Тарнавский наверняка сюда припрётся. Он хитрый, собака!…
У лесничевки толпились полицейские. Среди них были Ортяков и Малигранда. Они приглядывались к каждому прохожему.
В чёрном длинном полушубке, в бараньей папахе и, как обычно, с револьвером, торчавшим за широким офицерским ремнём, Тарнавский метал угрозы по адресу неведомых преступников.
— Под землёй разыщу негодяев! Сведу с ними счёты!
— Выйдем на улицу, отведём подозрения, — позвал я Жоржа. — Я пойду за водой, а ты стой у калитки.
Когда я проходил мимо полицейских, меня грубо окликнули:
— Эй, парень, иди сюда!
— Чем могу быть полезен, пан лесничий?
— Где шлялся ночью?
— Спал. Приболел малость, гриппую.
— А ну покажи свои черевички! Подошву, подошву показывай! — пристал Тарнавский.
— Чего вы, пан лесничий, — заступились Ортяков и Малигранда. — На такое злое дело наши соседи не способны.