Тарнавский покосился на меня.
— Вон отсюда!
А через день в сопровождении Тарнавского к нам явился полицейский.
— Соберите сюда всю вашу обувь! — потребовал он.
— Что случилось, паны добрые? — спросила мама, не подозревая, что её дети причастны к ночному событию. — Опять кого-то убили в лесу? — и распорядилась: — Дети, соберите обувь, какая есть в доме!
К ногам полицейского были брошены рваные сапоги, старые ботинки, трепы на деревянной подошве.
— Это всё?
— Не верите — ищите сами, — обиделась мать. — Ладно, пойдём!
Молчавший до этого отец поддел Тарнавского:
— Пан лесничий, — показал рукой на револьвер, — так можете потерять!
Тарнавский сквозь зубы процедил:
— Тому, кто его подымет, — не сносить головы!
Полицейские собрали отрывочные сведения о вооружённом нападении на лесников и уехали в район.
Урок, преподанный предателям, не прошёл бесследно. Ортяков и Малигранда целую неделю не показывались на своих участках. А когда появлялись там, то без оружия. Каждому встречному говорили, мол, земляков больше обижать не будут.
— Испугались держиморды! — торжествовали люди.
Только Тарнавский не льстил никому, открыто продолжал свирепствовать.
— Я найду этих бандитов и расправлюсь с ними. Помянете моё слово! — хвалился он перед своими дружками.
Отец сразу догадался, кто виновник происшествия, и однажды спросил:
— С лесничими — дело ваших рук? В селе настойчиво об этом шепчутся.
Мы не стали скрывать и обо всём рассказали ему. Отец улыбнулся:
— Разве разумно действовать по соседству?
ПОД КОНВОЕМ ШУЦМАНОВ
Будлянские поля, согретые весенним солнцем, покрылись янтарной зеленью. По утрам их окутывали сизые туманы. Родная земля!
Все оживало вокруг, радовалось чудесной поре. Только люди ходили молчаливыми, угрюмыми. Они мучительно переживали каждый час гитлеровской оккупации: в любую минуту каждый безвинно мог стать жертвой «нового порядка».
Закрылись мельницы.
Крестьяне вынуждены были тайком пользоваться самодельными жерновами. Кто-то сложил об этом горько-насмешливую песню:
А нас манили чащи, густые заросли ельника, ровные, как стрелы, просеки Невирковского леса. Мы готовились к открытой схватке с врагом.
— Мы уйдём из дому и неизвестно когда вернёмся, — говорил Ростислав. — Поэтому надо маме смолоть муки, ей тяжело будет одной, отец с заработков не скоро вернётся.
Ростислав и я извлекли запрятанные в сарае жернова, стали вращать тяжёлые камни. За этой работой нас застали полицейские.
— Руки вверх! — направили на нас винтовки.
«Как глупо получилось! Неужели все?» — молнией пронеслось в голове.
— Овец у тебя не воровали и рук не подымем! — спокойно ответил я.
Полицейский свистнул.
— Чего свистишь? Мы безоружные, а ты с винтовкой — и боишься! — упрекнул Ростислав.
— Ведите их в дом! — приказал старший.
В комнате сидели два гестаповских офицера. Полицейские рылись в вещах.
— Кто есть? — спросил офицер, когда меня и Ростислава ввели.
— Старшие сыновья Струтинского.
— Карашо, сейчас будем смотреть. — Офицер вынул из бокового кармана мундира записную книжку и ткнул в меня пальцем:
— Кто?
— Николай! А это мой брат — Ростислав.
Офицер, приподняв очки, внимательно рассматривал нас.
— О-очен карашо! Аллес гут! Где фатер, мать и ещё брат?
— На заработках. Через несколько дней придут. А сам подумал: «Хотя бы не появился отец».
— Шнель нах Межирич! — приказал, гитлеровец.
Я с братом оказался в одной из комнат конторы лесопильного завода. Нас повернули лицом к стенке, приставили охрану.
«Кто навёл хищников на наш след?» — донимали догадки. Перебирая в памяти всех недругов, я слегка повернул голову вправо и глянул в окно, выходившее во двор лесопильного завода. Между высокими ярусами аккуратно сложенных досок увидел гестаповских офицеров и Петра Косолапого.
Односельчане неодобрительно отзывались о нём. Это по его доносу был расстрелян крестьянин Зинько за нелестный отзыв о фашистах. Украдкой посматривая на этого человека с кривыми ногами и плешивой головой, я подумал: что он знает о нас? И тут вспомнил, как поздней осенью 1941 года я расспрашивал его о ящиках с боеприпасами, оставленными на грузовике красноармейцами, у которых кончился бензин на Жерновском тракте. Беседовал и о том, что, мол, неплохо бы вооружиться.