Этель Линдсей густо покраснела.
— Что произошло между вами и г. Роулеем?
Девушка молчала. Следователь повторил вопрос более резким тоном.
Она умоляюще взглянула на него и сжала еще крепче свои тонкие, красные губы.
— Хорошо, если Синг-Синг и электрический стул вам милее… — равнодушно заметил следователь.
В ужасе она простерла к нему руки.
— Нет, нет. Я вам все скажу, хотя… бывает такое унижение, которого невозможно требовать ни от одной женщины…
— Вы здесь не женщина, а обвиняемая, — сухо прервал ее следователь. — Почему вы пробыли у г. Роулея так мало времени?
— Он… Когда я вошла к нему в кабинет и начала говорить, он посмотрел на меня и сказал: «Уходи, ты мертва для меня, нам нечего больше говорить друг другу».
— И этого было достаточно, чтоб вы ушли?
— Нет, не только его слова подействовали на меня, но и его взгляд… он посмотрел на меня как на совершенно чужого человека. Я хорошо знала все, что должна была ему сказать, каждое слово, каждую фразу… — Ее голос оборвался. — Я вышла оттуда, как побитая собака, — прибавила она еле слышно.
— Служитель показывает, что у вас там произошел спор.
— Это неправда.
— Он слышал, как вы кричали.
— Я только один раз воскликнула: «Джон, будь снисходителен и выслушай меня».
— Что вы делали после того, как ушли оттуда?
— Я как помешанная осталась стоять на улице, имея лишь одно желание: прочь отсюда, как можно дальше от этого дома.
— Говорили ли вы с кем-нибудь по выходе от г. Роулея? Этим вы доказали бы свое алиби.
Этель Линдсей подумала.
— Да, с одним мороженщиком на Саунде, на улице X. В горле у меня пересохло, и я съела мороженого, чтобы освежиться.
— Улица X находится на противоположном конце города. Как вы туда попали?
— Я взяла такси.
— Когда это было?
— Точно не могу сказать.
— Но прежде чем сесть в автомобиль, вы ни с кем не говорили?
Этель Линдсей помолчала с минуту, затем поспешно сказала:
— Да, был какой-то человек, с которым я говорила в восемь часов: один старик, позвавший для меня такси.
— Что это был за человек?
— Разносчик.
— Не можете ли вы описать его подробно?
— Это был еврей.
— Разносчики большей частью евреи.
— У него была борода.
— Это тоже не является отличительным признаком, так как большинство правоверных евреев носят бороду.
Этель Линдсей гневно топнула ногой.
— Не можете же вы от меня требовать, чтобы я тут же точно вспомнила, как этот человек выглядел.
— Успокойтесь, мисс Линдсей, я этого вовсе не требую, тем более, что этот человек, более чем вероятно, существует только в вашем воображении.
Иронический тон, каким были произнесены эти слова, окончательно смутил женщину. Она начала плакать.
— Клянусь вам, — всхлипывала она.
Следователь сразу принял отечески-мягкий вид. Он успокаивающе положил ей руку на плечо и сказал ласково:
— Не плачьте. Успокойтесь. Доверьтесь мне… Я вам желаю только добра… Вы, верно, очень любили г. Роулея?
— Да.
— А он обращался с вами грубо и бессердечно, не правда ли?
— Да.
Черные глаза ее гневно блеснули, тонкие губы задрожали. Следователь поднял руку ко рту, чтобы скрыть невольную улыбку. Как легко, однако, иметь дело с женщинами. Вот он ее настроил на тот лад, какой был ему нужен.
— Бедное дитя, вы, наверно, очень сильно страдали от такого бессердечного отношения?
— Да, ужасно! По временам мне казалось, что я с ума схожу, в особенности… — она замялась.
— Когда он вас оставил ради другой женщины? — ласково договорил за нее следователь.
— Ради замужней женщины… Она даже не красива и, кроме того, старше меня… — Этель Линдсей совершенно забыла, где она находится.
— И вы еще могли любить такого человека?
— Иногда я так страшно злилась на него, как будто моя любовь…
Слезы мешали ей говорить.
— Превратилась в ненависть, не правда ли?
— Да, по временам я ненавидела его…
— Вы, стало быть, признаете, что ненавидели его?
Г. Клинтон опять стал следователем. Голос его звучал холодно, резко.
Этель Линдсей вся съежилась.
— Я… нет… я ничего не признаю, я только говорю…
— Вы в этом уже признались. Ну, на сегодня хватит.
Следователь приказал увести арестованную. Он посмеивался, видимо, оставшись очень довольным результатом дня. Взглянув на часы, он почувствовал, что проголодался.