Вошел Гарвей Уорд. В первые минуты Грэйс была слишком потрясена, чтобы говорить. Джон Роулей ей часто рассказывал о своем друге, и теперь, при виде его, она вспомнила те счастливые часы, когда она слышала имя «Гарвей» из уст Роулея.
Молодой человек был тоже сильно тронут. С глубоким сочувствием смотрел он на хрупкую, бледную женщину, которую постигло такое ужасное несчастье.
Самуил Каценштейн внес некоторое оживление в это подавленное настроение, обратившись к вновь прибывшему:
— Вы поможете нам найти убийцу, г. Уорд?
— Я глубоко убеждена, что этот несчастный негр был убийцей, — заметила Грэйс.
— Нет, г-жа Мэтерс, это невозможно. Бен-Товер был вполне порядочный человек, — фанатик, если хотите, но чистый идеалист.
— Однако все доказательства говорят за то, что он…
— Как часто подобные доказательства оказываются неосновательными! Нет, Бен-Товер был невиновен.
— Я тоже так думаю, — сказал разносчик. — Я скорее склонен поверить, что это убийство совершила Этель Линдсей?
— Этель Линдсей? — воскликнул молодой человек пораженный. — Ведь это… ведь она…
Он остановился в смущении.
— Бывшая невеста Джона, — докончила Грэйс. — Я знала о его помолвке, г. Уорд, вы можете спокойно говорить об этом. Вы знали эту девушку?
— Нет. Я был в Европе, когда он обручился с ней. Но он мне писал тогда и рассказывал в своих письмах о мисс Линдсей; я не могу поверить, чтобы она была способна на это.
Самуил Каценштейн пожал плечами.
— Увидим. Лично мне мисс Линдсей кажется крайне подозрительной.
— Я думала и о политических врагах его, — заметила Грэйс нерешительно.
— Это ни в коем случае невозможно, — возразил Гарвей Уорд. — Не говоря уже о том, что у Джона вообще не было политических врагов, у нас в стране политические партии борются между собой не при помощи предательских убийств.
— Скоро мы и этого дождемся, — заметил разносчик.
Гарвей Уорд не обратил внимания на его слова и продолжал, обращаясь к Грэйс:
— Когда я получил эту ужасную весть, мне в голову пришла еще одна мысль, но я затрудняюсь высказать ее здесь. Я боюсь причинить вам боль, г-жа Мэтерс.
Грэйс с удивлением посмотрела на него.
— Я не понимаю, о чем вы говорите.
— Джон рассказал мне, как своему лучшему другу, вашу историю, и я полагал…
Он остановился в нерешительности.
— Говорите же!
— Не знаете ли вы, был ваш муж в то время в Нью-Йорке?
Выражение недоумения появилось на лице молодой женщины.
— Мой муж? Почему… Не допускаете же вы?..
— Простите, г-жа Мэтерс, если я вам задам несколько нескромных вопросов. Готовы ли вы ответить на них?
Грэйс кивнула.
— Ваш муж был ревнив? — спросил Гарвей Уорд.
Грэйс тихо ответила:
— Да, в начале нашего супружества он был очень ревнив.
— Он отказывался дать вам развод, не правда ли?
— Да, но это не столько из ревности, сколько… по другим причинам.
— Не можете ли вы сказать, был г. Мэтерс в Нью- Йорке в тот день, когда Джон был убит?
— Этого я не знаю.
— Если его имя — Раймонд Мэтерс, и он актер, то 30 апреля он находился в Нью-Йорке, — сказал разносчик.
— Откуда вы знаете? — спросил Гарвей Уорд.
— Сын моей соседки по квартире занимается расклейкой объявлений; этот парень питает настоящую страсть к театральным афишам и собирает их целую коллекцию. 30 апреля он принес домой афишу какого-то театра на Бродвее, и на этой афише значилось имя Раймонда Мэтерса.
— Вы в этом уверены?
— Да, я даже сказал тогда своей Мириам: смотри, это то же самое имя, что носит невеста г. Роулея, которая хочет писать с меня портрет.
— Не припомните ли вы название пьесы?
Старый разносчик задумался. Грэйс в лихорадочном волнении наблюдала за ним. Сердце ее сильно билось, руки стали холодны как лед. Как бы это было ужасно, если бы Гарвей Уорд оказался прав! Тогда ведь она сама была невольной причиной преступления.
— Название пьесы я не могу вспомнить, — произнес, наконец, Самуил Каценштейн. — Но, кажется, это была оперетта.
Гарвей Уорд подумал.
— Я справлюсь по телефону в редакции какой- нибудь театральной газеты, — сказал он, — там наверное знают. У вас ведь есть телефон в квартире, г-жа Мэтерс?
— Да, в спальне.
Она позвонила и приказала служителю проводить Уорда к телефону.