Он вытянул шею, чтобы лучше рассмотреть ярко- фиолетовую шелковую ленту. Золотыми буквами на ней было написана:
«На веки Э.Л.»
Острые глаза разносчика продолжали поиски. Где- нибудь должна же быть обозначена фирма цветочного магазина, где этот венок был заказан. И действительно, на одном конце ее он нашел: «Бетналь и Грин». Ему была знакома эта фирма. Это был один из крупнейших цветочных магазинов Нью-Йорка.
Тотчас же после похорон Самуил Каценштейн отправился к «Бетналь и Грин» и справился о том, кто была та дама, что вчера или позавчера заказала венок из тубероз. Одна из продавщиц охотно ответила ему:
— Этель Линдсей, Бродвей, № 18.
Завядшая, растоптанная тубероза под письменным столом убитого, венок из тубероз на катафалке… Не есть ли это след, ведущий к преступнику или, может быть, к преступнице?
Самуил Каценштейн направился к начальнику тайной полиции, положил перед ним найденный цветок и рассказал о венке на катафалке.
Начальник слушал его сообщение с некоторым нетерпением и только после того, как Самуил Каценштейн объяснил, что Э. Л. означает Этель Линдсей, он насторожился. Это имя упоминалось в анонимном письме.
— Хорошо, — сказал он, — я установлю слежку за ней. Но, смотрите, не говорите никому об этом. Если вы еще что-нибудь узнаете, вы, конечно, должны об этом сообщить мне. До свидания.
Самуил Каценштейн решил установить наблюдение за Этель Линдсей независимо от полиции и собрать о ней более подробные сведения. Однако ему пришлось отложить исполнение этого на неопределенный срок. Дома он нашел Мириам с высокой температурой и в заботах о дочери забыл обо всем остальном.
НА БЕРЕГАХ ГУДЗОНА
На берегу Гудзона, в прекрасном парке был расположен санаторий известного врача Луи Брэсфорда. Со всех штатов Америки сюда стекались больные в поисках спасения.
Во врачебном мире о методах лечения Брэсфорда рассказывали удивительные вещи. Безнадежно больные, окончательно отчаявшиеся в своем исцелении, выходили из большого красного кирпичного здания здоровыми и окрепшими, унося в душе глубокую благодарность к самоотверженному человеку, целиком отдавшему себя своему делу, не имевшему никаких интересов, кроме своих больных.
Один корпус огромного здания был целиком предназначен для неимущих больных, которые принимались совершенно бесплатно на полный пансион. Особый интерес Брэсфорд обнаруживал к иностранцам; никогда не случалось, чтобы неимущему больному-иностранцу было отказано в приеме в санаторий. Брэсфорд скорее готов был отказать какому-нибудь богатому пациенту, который может везде устроиться, чем бедняку, для которого этот санаторий — единственная надежда.
В трущобах Нью-Йорка имя Брэсфорда произносилось с любовью и уважением, старые жители рассказывали о нем вновь прибывшим.
Когда Самуил Каценштейн стал жаловаться, что Мириам долго не выздоравливает, г-жа Розенбаум посоветовала ему обратиться к доктору Брэсфорду и попросить принять ее в санаторий.
— Врач из больничной кассы говорит, что это только бронхит, и ничего опасного нет, — сказал разносчик. — Но она так слаба, ничего не хочет есть и все худеет.
— Санаторий находится за городом. Чистый воздух ей будет очень полезен. К тому же хорошее питание, которое там получают, и заботливый уход…
— И, в самом деле, все бесплатно?
— Вам это ни одного цента не будет стоить.
Самуил Каценштейн отнесся к этому утверждению недоверчиво.
— Почему он делает все это бесплатно?
Филантропы казались разносчику подозрительным сортом людей, по крайней мере, до тех пор, пока он не убеждался в причинах их человеколюбия.
Г-жа Розенбаум начала терять терпение.
— Потому, что он хороший человек. Ведь есть же на свете и хорошие люди. Не будьте глупым. Скоро наступят жаркие дни, и бедный ребенок из-за вас будет чахнуть в этом вонючем воздухе, как цветок без воды. Если у вас нет денег на трамвай, я вам одолжу. Не могу видеть, как это бедное дитя с каждым днем тает — и только из-за вашего глупого упрямства.
Другие соседи тоже уговаривали старика, в особенности один шотландец, сын которого был спасен доктором Брэсфордом посредством трудной операции.