— Да, — подтвердил Хельстайн. — Максимилиан, несмотря ни на что, продолжил путь и, в конце концов, достиг долины, в которой располагалось подземное поселение сидов, Далеко не такое большое, как ожидали имперцы. Да и само место оказалось странным — по словам императора, там не было ни ночи, ни дня.
— А что же тогда там было? — удивился Дьюин.
Хельстайн развел руками.
— Трудно сказать. Но схожие особенности подмечают все без исключения легенды о Полых Холмах, размещая их к востоку от солнца и западу от луны, то есть в месте, где нет ни дневного, ни ночного светила.
— Сильно смахивает на описание магического купола, сделанное несведущим человеком, — сказала Ларри. — Когда доберемся, надо будет глянуть на местности — возможно, какие‑то следы еще уцелели, как та путевая веха в болоте. Лис, у твоего императора еще много воспоминаний осталось? А то такими темпами мы и до утра не уложимся.
— Не так уж и много. На входе в долину войска Максимилиана второй и последний раз столкнулись с сидами. Сопротивление малого народца было настолько отчаянным, что имперцам пришлось отступить на перегруппировку. Однако когда они вновь пошли в атаку, противника в долине уже не было. Понимая, что в битве им не победить, уцелевшие сиды укрылись под землей и обрушили ходы, ведущие в недра холмов.
— И воспользовались потайными ходами, чтобы слинять в другую укромную долину подальше от нуждающихся в финансах императоров, — с усмешкой подсказал Дьюин. — Весьма мудро с их стороны.
— Возможно, — не стал спорить Хельстайн, — хотя с тех пор и вплоть до настоящего времени о сидах больше никто ничего не слышал, если не брать в расчет легенд–воспоминаний. Сам Максимилиан, кстати, считал, что они остались под землей, заживо себя похоронив. Золота в долине он так и не нашел, хотя предпринимал попытки разрыть пару холмов. А вернувшись в столицу после бесплодных поисков, обнаружил, что за те несколько недель, что он провел в Полых Холмах, во внешнем мире минуло около пяти лет.
Гарт присвистнул.
— Ого! — уважительно сказала Ларри. — Ничего не попишешь, шикарная свинья со стороны малого народца. Значит, отсюда и вытекает тот пробел в летописях, про который ты упоминал?
— Именно, — кивнул Хельстайн. — Максимилиан, надо сказать, тоже весьма впечатлился пережитым. Поэтому сразу по возвращении из похода он издал свой знаменитый вердикт, разрешающий открыто практиковать магию в империи, видимо рассчитывая в случае необходимости подготовить достойный ответ и не менее достойную свинью теперь уже королю Ши. Необходимости так и не возникло, а пресловутый вердикт Максимилиана повлек за собой вторичное его отлучение от церкви, что, впрочем, расстроило императора куда меньше, нежели неудачная военная операция.
— Да уж, — сочувственно вздохнула Ларри, — не повезло мужику. Однако забавно получается. Если все было и вправду так, как ты вычитал, выходит, что нам именно малому народцу следует сказать спасибо за тот институт магии, который мы сейчас имеем? Кто бы мог подумать.
— Вот и скажи, когда встретишь, — проворчал Гарт.
— Всенепременно, — с серьезной миной пообещала магичка.
— Чародейство чародейством, — задумчиво произнес Дьюин, — а вот вас, господа ученые, послушать, так выходит, что малый народец не таким уж и малым был, раз сумел поначалу даже отпор дать имперским отрядам. Что‑то не представляются мне ни феи, ни карлики, кидающиеся с оружием в бой против людей.
— А им вовсе не обязательно было быть ни теми, ни другими, — снова подал голос Монметон. — Термин 'малый' - он, знаете ли, далеко не всегда означает небольшой по росту. С тем же успехом он может означать и небольшой по численности.
— Я думаю, сейчас нет ни малейшего смысла гадать, каким был народ холмов, — сказал Хельстайн. — Если все пойдет удачно, через пару дней мы будем знать это точно. А пока, господа, я бы предложил вам всем попытаться отдохнуть. За разговорами мы и так уже скоротали первое дежурство. Альберт, считайте, что вам повезло, меняться не будем. Хотя, как мне кажется, я честно отработал свои два часа.
Монметон кисло улыбнулся и, захлопнув давно уже позабытую книжицу, поторопился принять горизонтальное положение и сонный вид, пока Ренеке Хельстайн не передумал.
В целом ночь прошла тихо, хотя Дьюина, на долю которого выпало последнее предрассветное дежурство, вплоть до самого рассвета не оставляло знакомое уже ощущение стороннего присутствия. Только на этот раз наблюдатель, видимо, учел просчеты прошлой ночи и был аккуратнее. Один лишь навязчивый пристальный взгляд, который человек, менее чуткий, чем Дегюрджа, скорее всего, даже не заметил бы, и ни теней, ни шорохов. Впрочем, насчет последнего пункта Дьюин не был так уж уверен. Беспокойно спавший Гарт постоянно ворочался, стонал, что‑то невнятно бормотал и временами заходился в надсадном кашле, так что какое‑нибудь дальнее негромкое шебуршание вполне могло скрыться за создаваемой им шумовой завесой, однако в непосредственной близости от лагеря никто точно не крутился — в этом наемник мог поклясться. А под самое утро к стоянке опять прибилась невесть откуда взявшаяся псина. Сначала она возилась в кустах, затем опасливо выбралась на открытое место, затем, когда наемник на нее прицыкнул, снова ретировалась в лес.