— Ты так думаешь? А известно ли тебе, что во времена Римской империи, когда в цирках боролись гладиаторы…
— Ой, дядя Сережа, я об этом читал, только сейчас позабыл!.. Один гладиатор идет с мечом, а другой на него с сеткой. Накинет сетку, потянет, — противник и барахтается, как щука в бредне!..
— Так вот знай, что сетка до сих пор не потеряла на войне своего значения. Во-первых, есть маскировочные сетки. Во-вторых, есть сети воздушного заграждения, в-третьих…
— В-третьих — я знаю! Это если перегородить металлической сеткой вход в стоянку кораблей. Тогда подводная лодка врага не сможет туда проникнуть!
— Тоже правильно, только я не об этом хотел сказать. Я хотел сказать, что, в-третьих, простая веревочная сеть послужила нам однажды почти как римским гладиаторам: мы поймали в нее фрица!
— В рукопашном бою?
— Ну, нет, не те времена. Нынче на врага с сеткой не пойдешь, пуля в сетке не запутается… А это случилось вот как. Мы держали оборону вдоль речки Тосно. Она впадает в Неву недалеко от Ленинграда. Мы были на этом берегу Тосно, а немцы — на том. И только маленький участок на том берегу тоже был в наших руках. Его оборонял батальон капитана Грачева. А для того, чтобы немцы не спустили в Неву какую-нибудь пакость, вроде плавучей мины, мы перегородили речку Тосно веревочной сеткой. И время от времени действительно вылавливали этой сеткой немецкие «гостинцы». А однажды вытащили даже утопшего обер-лейтенанта. Совсем по Пушкину: «Тятя, тятя, наши сети притащили мертвеца!..» Но я тебе расскажу не про утопшего немца, а про живого…
Обходил я ночью посты, спустился к берегу, мне часовой и докладывает:
— Товарищ майор, не иначе, как сом сетку бодает!
И верно: колья, на которых натянута сеть, гнутся, чуть из земли не выскакивают…
Вызвал я двух своих разведчиков и приказал им войти в воду и обследовать сеть. Разделись они догола, взяли автоматы и полезли в воду. И только они ступили в воду, как в сотне шагов от этого места, вверх по течению, слышим — началась сильная перестрелка… А тут все спокойно, если не считать, что колья из земли уже вылетели и мы со связным держим сеть руками. А она натянулась и все норовит стащить нас в воду…
А потом сеть в наших руках обвисает, и возвращаются мои разведчики. Вылезают они из воды, как русалки, но ведут не царевича, а мокрого перепуганного фрица!..
Откуда же он взялся?.. Оказывается, немцы в эту ночь переправлялись через Тосно, чтобы прощупать нашу оборону. Этот фриц шел через речку последним, в темноте пошел не напрямик, а чуть наискосок, отбился от своих и наткнулся на сетку… МЗП!.. Он не разобрал, что это сетка, и решил, что это густые водоросли, сквозь которые нужно продраться. Вот он и продирался, пока не очутился на глубоком месте и не окунулся с головой. Тут он разобрал, что это — сеть, но бросить ее уже не мог, потому что плавать не умел. Уцепился и держался за нее, пока его не сняли мои разведчики…
— Ловко! — говорит Костя. — Действительно, МЗП!.. Если уж человека можно в сетку поймать, то что говорить о рыбе?.. Жаль, что мы только одно ведерко захватили, надо было бы еще и бидончик взять с собой для улова. Верно, дядя Сережа?..
Мы раздеваемся и лезем в воду… Бррр… Холодно!.. Костя тянет бредень вдоль самого берега, где помельче. Я, разумеется, значительно выше его ростом, залезаю поглубже.
Мы делаем четыре захода. Зубы у нас стучат, кожа посинела. В мотне бредня, кроме скользких водорослей, не обнаруживаем ни-че-го!..
— А рыба не такая уж г-г-г-глупая, — заявляет продрогший Костя, — поумнее фр-фр-фр-фрица!..
На пятый заход бредень натягивается, начинает пружинить.
— Есть! — кричит Костя. — Дядя Сережа, заходите, заходите к берегу!..
Он вылезает из воды первым и раньше меня подбегает к мотне.
— МЗП! ОТК! — кричит он мне.
— Что? Что такое?
— Мало-заметное-препятствие! Очень-тяжелая-коряга!..
Борис Петрович
Наконец-то мы с Костей раздобыли лодку!..
Ее дал нам напрокат местный рыбак — Борис Петрович Кукушкин.
Дал после долгих переговоров и уговоров, и то на один только день.
Советы, которыми сопровождал Борис Петрович передачу нам пары самодельных весел, пары уключин, ржавого ведра для вычерпывания воды и увесистого булыжника, заменяющего якорь, были оскорбительны, потому что он считал наше увлечение пустой ребячьей забавой.
Он даже счел нужным предупредить нас, что сидящий на веслах должен сидеть спиной к носу лодки, собственным носом — к корме…
Получив это предупреждение, мы окончательно поняли, что Борис Петрович не ставит нас ни во что. Костя сопел и чуть было не испортил дела, собираясь пуститься в пререкания с Кукушкиным, но я вовремя успел ему подмигнуть, и все обошлось благополучно. Самолюбие пришлось, как говорится, спрятать в карман.
И вот мы выгребаем на середину реки и держим курс на железнодорожный мост. На веслах сидит Костя. Штаны его закатаны выше колен, кепка лихо сбита на затылок, он гребет, стараясь не шлепать веслами, и чем больше старается, тем звучнее шмякают весла о воду. Если бы не макинтош, на мне давно бы уже не было сухой нитки.
Мы намерены закинуть удочки под мостом. Костя утверждает, что в тени моста рыба клюет охотнее, чем где-нибудь в другом месте. Не знаю — с чего это он взял.
Мы проплываем мимо затонувшего буксира, мимо щербатых крепостных стен, которым немецкие снаряды и мины причинили вреда не больше, чем если бы немцы швырялись в них грецкими орехами, и приближаемся к черным фермам моста, словно тонкой кисточкой вписанного в сиреневое утреннее небо.
Под мостом мы становимся на якорь, вернее — на камень, распутываем лески и лезем в погнутую консервную банку за наживкой. Банка до половины наполнена теплой сырой землей, и из этой земли мы привередливо выбираем двух наиболее, с нашей точки зрения, привлекательных червей. Они среднего размера, багрово-красные, а утолщенные их концы шевелятся, отливая золотом и всеми цветами радуги.
Костя говорит, что будь он лещом, он на других червей и не посмотрел бы!..
Но едва мы закидываем удочки, как выясняется одно неприятное обстоятельство… Каждому известно, что рыба не любит шума, а тут внезапно послышался даже не шум, а невероятный грохот. Он шел откуда-то издалека и, наконец, разразился над нашей головой с такой силой, что нам пришлось, бросив удочки, зажать уши руками.
Над Невой громыхал бесконечный товарный состав. Шатуны паровоза ходили, как громадные железные локти, дробно тараторили вагоны, фермы моста гудели, словно струны исполинского контрабаса.
Мы молча снялись с якоря, вернее — с камня, Костя виновато сел на корму, а я — на весла, и мы покинули злополучное место. Когда мы выбрались из-под моста, товарный состав был уже далеко, и теперь казалось, что он уже не мчится, а медленно ползет по голой приневской равнине.