И тут я подумал, что сегодня Костя услышит занятный рассказ.
— Рассказать тебе, Костя, про Бориса Петровича? — спросил я как можно равнодушнее.
— Про Кукушкина? И слышать о нем не хочу!
— Нет, не про Кукушкина. Борис Петровичей много и без Кукушкина. В одной телефонной книге, наверно, тысяч десять Борис Петровичей!
— А этот Борис Петрович воевал?
— Еще как!
— Он был в вашем батальоне?
— Нет. Он воевал самостоятельно. Он один стоил целого батальона! Однажды, впрочем, он сильно помог нам своим огнем…
— Ага, значит он был снайпером!
— Как тебе сказать… Стрелял он метко… Но снайпер стреляет из снайперской винтовки, а Борис Петрович богатырского был сложения, — он по немцам лупил сразу из нескольких пушек.
— Дядя Сережа, я не маленький, чтобы мне такие байки рассказывать. Я еще понимаю — из пушки, значит он был артиллеристом, а вы говорите — из пушек!..
— Представь себе, он действительно бил из пушек. Брал штук шесть пушек, да еще пару зениток прихватывал, да и пулеметы всегда были при нем. Более легкого оружия он не признавал.
— Это уж сказки какие-то… Кто же он был по званию?
— Я и сам не знаю. Ясно только, что ходил он в больших чинах. И знаки различия носил особенные. Вместо погон, носил он на груди одну большую звезду, вроде маршальской. И боевые задания получал не от кого-нибудь, а прямо из штаба фронта. Позвонят ему из штаба фронта по военному проводу и говорят: «Борис Петрович? Слушай-ка, Борис Петрович, сходи, милый, в Колпино, дай огоньку по Красному Бору, там немецкая батарея что-то расшалилась, город обстреливает…»
Борис Петрович отвечает: «Есть, товарищ начальник!» — и идет в Колпино. Причем идет он не по траншеям, а прет по чистому полю, напрямик! И всегда по одной и той же дороге… Немцы как увидят его, бьют по нему изо всех стволов, а ему все нипочем. Подойдет на нужную дистанцию и залпами по заданному квадрату как дунет! как дунет! как дунет!.. И — обратно. Приходит обратно и по телефону докладывает: «Ваше задание выполнено, товарищ начальник!» А начальник в трубку: «Спасибо, Борис Петрович! Я и сам вижу, что выполнено. Артиллерийский обстрел города прекратился. Благодарю за службу!» — «Служу Советскому Союзу!» — отвечает Борис Петрович, как положено по уставу, и ждет следующего задания… Вот как он воевал!
— Он, что же, был тяжеловес? Вроде Григория Новака?
— Пожалуй, даже посильнее Новака!.. А хитер был, а умен!.. Однажды налетел на него немецкий бомбардировщик и давай его бомбить. А Борис Петрович пробежит шагов триста вперед, остановится, подождет, пока бомба позади разорвется, и — во весь дух — назад! Немец снова заход делает, идет на него в пике, а он опять как рванется вперед, и опять немецкие бомбы падают позади… Больше часа так бегал, бегал, а потом изловчился, да и стеганул по «юнкерсу» из всех своих зениток. «Юнкерс», как летчики говорят, тут и «гробанулся»!..
А когда прорывали мы блокаду, Борис Петрович одним из первых подошел к этому мосту, — он тогда взорван был, — и через Неву забросал немцев снарядами. А как только отогнали немцев от берега и построили новый временный мост, Борис Петрович по этому мосту самым первым прошел, никому этой чести не уступил!
— А где же он сейчас?
Я не стал отвечать на этот вопрос. Я Только тихонько запел:
Потому что «Борисом Петровичем» называли у нас на фронте наш Ленинградский бронепоезд.
Как я сел отдыхать
Меня могут упрекнуть в том, что, подробно рассказывая о поисках лодки, о наживке, о сборах и приготовлениях к рыбной ловле, я умалчиваю о самом главном: о ее результатах…
На это есть две причины.
Во-первых, откуда вы взяли, что самое главное в рыбной ловле — ее результат? Я с этим не согласен!.. По-моему, самое главное как раз приготовления. Что может быть приятнее — с вечера уговориться с приятелем о завтрашнем дне, подобрать крючки, накопать червей и, наконец, на рассвете выйти к реке и закинуть удочки, в надежде на удачу?..
Вторая причина, заставлявшая меня до сих пор умалчивать о результатах, не менее важна, чем первая. Она заключается в том, что понедельник, вторник и среда принесли нам с Костей по десятку ершей на брата. Вот и весь результат, если не считать пяти крупных рыбин, сорвавшихся, по уверениям Кости, с его крючка.
Не скрою, что мы без особого удовольствия возвращались домой, особенно, когда приходилось шагать мимо избушки Бориса Петровича Кукушкина. Он, как назло, всегда в этот час сидел на крыльце, посасывая трубочку и бросая на нас иронические взгляды.
Однажды он даже вынул трубку изо рта и довольно приятным голосом пропел:
Костя остановился и в упор поглядел на Бориса Петровича, но тот с невинным видом уже снова пускал кольца махорочного дыма.
Вот почему я с такой охотой рассказываю о пятнице. В пятницу мы закинули удочки с мостков, и ровно через три минуты Костина леска натянулась и заходила из стороны в сторону.
Костя побледнел и рванул удилище вверх. Оно согнулось и затрещало. Костя потянул удилище еще раз, а оно вдруг потянуло Костю! Он стоял на самом краю мостков, издал жалобный вопль и, не выпуская удилища из рук, полетел вниз.
Война научила меня действовать с той же быстротой, с какой разворачиваются события. Именно поэтому мне удалось поймать Костю за босую ногу, мелькнувшую перед моими глазами. Я поймал его буквально на лету, между мостками и рекой. К чести своего друга должен сказать, что, кроме вопля при первом толчке, он не издал больше ни звука, и даже в полете не выпустил из рук удилища… Это был настоящий рыбак!
Я втащил его на мостки и крепко ухватил за ногу, а он начал осторожно выбирать леску из воды. Он то тянул ее, то снова понемножку отпускал, а леска то натягивалась и резала воду, как ножом, то вяло болталась над ее поверхностью.
Не выпуская из левой руки Костину ногу, я правой нащупал сачок. И вот под самыми мостками мелькнуло в воде темное узкое тело, потом оно изогнулось, выскочило из воды и, сверкнув, как сабля, снова шлепнулось в воду…
— Щука! — прошептал Костя.
— Форель! — поправил я Костю, подводя сачок под его леску.
Это была не щука и не форель. Это была лососка! Она оказалась не такой уж большой, килограмма на полтора весом, и прямо удивительно, откуда в ней была такая сила!..
Что бы сделал на нашем месте Борис Петрович Кукушкин? Борис Петрович снял бы рыбу с крючка, бросил в ведерко, наживил бы крючок заново и опять закинул бы удочку. Мы поступили иначе. Мы с полчаса обсуждали происшествие и переживали нашу удачу. Мы измеряли лососку в длину и в ширину, прикидывали ее на руке, бросали в ведро и вынимали снова. Мы не захотели испытывать судьбу, смотали удочки и вылезли на берег. Тут мы долго решали — как поступить дальше? У нас был уговор, что первую же настоящую рыбину мы изжарим на берегу, по известному нам способу. Но, с другой стороны, очень уж хотелось пройти с ней мимо избушки Бориса Петровича. Пройти медленно, вразвалочку, не обращая внимания ни на лососку, ни на Кукушкина и разговаривая о чем-нибудь постороннем…