После такого вступления хорунжий потребовал, чтобы жители сдавали оружие. Все молчали. Среди слушателей сидел партизан Макар Якимов. Он хранил пулемет как раз в этом классе под полом и сегодня должен был доставить его партизанам.
После паузы хорунжий взял список и стал выкликать бывших красногвардейцев. Когда он назвал фамилию Макара Якимова, зал вздрогнул. Но к партизану никто не повернул головы.
— Нету, в бегах! — наконец ответил кто-то. Все облегченно вздохнули.
В этот вечер, прямо тут же, в школе, одного человека семеновцы выпороли. Двоих арестовали и отправили в тюрьму. А ночью Макар Якимов привел в село партизан. Над офицерами-карателями наутро устроили суд. В трибунал вошло и несколько пленных казаков.
— В Нарзаводе вы приказали подпалить дома, — напоминали они. — В Кайластуе велели забрать скот, Каратели были расстреляны. Но едва партизаны ушли, как в село снова нагрянули белые. Они заставили стариков вытащить трупы расстрелянных из шахты и перетащить в село. Потом велели снарядить обоз для их перевозки. Когда обоз был снаряжен, они выпрягли лошадей, а вместо них впрягли в телеги стариков и приказали везти трупы в Борзю, чтобы отправить потом в Читу. Все два дня, пока шел этот обоз в Борзю, палачи избивали стариков плетками. Лишь на пятые сутки, едва живые курунзулаевцы добрались до дому.
С тех пор белые частенько навещали это село.
— Что, дед, хочешь: сто плетей или заряд свинца? — спросил как-то один из офицеров деда Якимова.
— Стреляйте, злодеи, и будьте вы прокляты! — ответил дед.
Якимова расстреляли.
Потом так же расстреляли престарелого Васильева.
Потом еще и еще.
За белыми нагрянули японцы. Они тут же перепороли всех «подозрительных», а семьдесят «несомненных большевиков» приготовились расстрелять. Среди них было много подростков и стариков. Их уже повели за околицу, но тут женщины, забыв про страх, бросились к сыновьям. Старики, приговоренные к расстрелу, легли на землю. Ребятишки подняли вой.
С большим трудом навели оккупанты «порядок». Согнав жителей на кладбище, они снова приготовились к расстрелу. Но тут за селом вдруг разорвался снаряд, потом другой, третий. Это на помощь курунзулаевцам пришли партизаны.
Японцы, уничтожив продукты и запалив семнадцать домов, скрылись. С тех пор, когда бы в этом селе не появились партизаны, их всегда встречали, как родных. Им отдавали последний хлеб, последнее сало, последнюю картошку.
Так наводили «порядок» семеновцы и японцы. Они возродили инквизиторские пытки, да еще и добавили к ним свои, семеновские. В этом нетрудно убедиться, если посмотреть один из документов тех лет — воззвание комитета помощи населению Забайкалья:
«Тысячи наших братьев замучены, запороты, расстреляны. Не щадились старики, беременные женщины, малые дети. Сопки Маккавеевой и пески Даурии белеют от костей наших родных и близких. В застенках Читы гниют наши друзья…
Вспойните, какие зверские муки применяли семеновские палачи к нашим братьям:
1. Их пороли, подсаливали и снова пороли.
2. Поджаривали и пороли.
3. Отбивали мускулы шомполами.:
4. Кровь от порки сливали в рот избиваемому.
5. Отсекали шашками пальцы, отсекали руки и ноги.
6. На дыбе выворачивали руки из суставов.
7. Накачивали в желудок воду.
8. Вбивали под ногти гвозди.
9. Зарывали живыми в землю.
10. Сжигали живыми на кострах.
11. Морили медленно голодом.
12. Морозили голыми в снегу».
Семеновцы, пожалуй, перещеголяли «святую инквизицию».
Когда Семенов занял Забайкалье и въехал в Читу, во всех церквах были отслужены благодарственные молебны. Семенов не остался в долгу: он велел выдать «наместникам бога» десять тысяч рублей золотом. С этой минуты церковь (хоть она и проповедовала «не убий») стала до небес превозносить кровавого атамана, которого даже союзники называли бандитом.
Раньше священники только сопровождали партии несчастных узников на каторгу и присутствовали при казнях, а теперь стали сами препровождать людей на тот свет: в создаваемых полках «Богородицы» и «Иисуса» они становились командирами.
Во время коллективизации попы будут яростно выступать против колхозов, называя их сатанинским делом. А пока в Читинском епархиальном совете они пригрели семеновскую контрразведку.
История помнит, как священник Подгорбунский вызвал в свое село Верхнюю Тургу карательный отряд. Он выдал карателям учителя Афанасия Размахнина и его друзей. Когда учителя стали бить плетьми, священник суетливо приговаривал: «Мочите плеть-то, больнее будет!»
В тот год, когда Семенов занял Читу, перед рождеством из Японии пришли подарки: материя, белье, сахар и мыло (надо же было показать «широту души»). Все это выдавалось не где-нибудь, а в архиерейском доме и епархиальном складе. Долго потом в церквах на все лады превозносили доброту оккупантов. И заодно призывали к поголовному уничтожению большевиков.
Попы стали использовать, как это было до революции, тайну исповедей для доносов.
Епископ Мелетий (он потом бежал в Маньчжурию вместе с Семеновым и еще много лет брызгал оттуда на нас слюной) составил специальное обращение к «православным чадам забайкальской епархии». Он призывал верующих «соединиться в одну сплоченную боевую силу для борьбы с большевиками и партизанами» и утверждал, что белогвардейцы «исполняют заповедь Христову».
Мусульманская община Читы наградила Семенова орденом Магомета и преподнесла приветственный адрес. В этом адресе убийца и бандит именовался вдохновителем культуры и просвещения всех наций России.
Еврейские раввины Читы и других городов сформировали для Семенова особую роту.
Иерусалимский патриарх наградил Семенова за «подвиги» «Большим золотым крестом на александровской ленте с подлинной частицей живородящего древа господня». Он же присвоил ему звание кавалера святого гроба господня.
Бурятские ламы тоже сформировали отряд в помощь Семенову. Дацаны они превратили в опорные пункты по борьбе с партизанами. Бандидо-Хамба-лама Церемпилов (главный лама) объявил Унгерна и Семенова живым воплощением грозного докши-та-махакалы. А ламы восклицали: «Мы, ламы, усердно молимся богу о даровании тебе долгих дней жизни на земле. В молитве не оставим мы тебя, а на деле ты не позабудь нас».
В эту крутую минуту истории церковники окончательно сорвали с себя маску. Теперь всем стало видно, что для них нет ничего святого, что они готовы пойти на любое преступление, лишь бы не лишиться своих доходов.
Недавно один западногерманский писатель — Гюнтер Воллраф — разослал священникам и богословам письмо, в котором писал, что к нему обратились американцы (он выдал себя за промышленника) с заказом на сырье для напалма. Этот напалм нужен для бомб, которые они бросают во Вьетнаме.
«Эти бомбы страшнее фосфорных. Их нельзя погасить. Я видел фотоснимки детей, жертв напалма. Это самое страшное, что можно себе представить». Дальше писатель спрашивал, как ему быть: «Должен ли, могу ли я принять заказ — ведь тем самым я содействую этой войне»?
«Американцы должны были еще во время корейской войны использовать в профилактических целях атомную бомбу. Вообще-то теперешняя война гуманна. То ли было в средние века. С богом!» — ответил профессор богословия Шёлген из Бонна.
Другой профессор, теолог из Мюнхена, написал: «Во-первых, цель, для которой напалм будет использован, совершенно благая. Во-вторых, напалм является тем, что принято называть обычным оружием, следовательно, и ведущаяся с его помощью война — это обычная война. В-третьих, если вы откажетесь его изготовлять, то кто-нибудь другой все равно согласится».
Прошло, как видите, 50 лет, а церковь все так же жаждет крови.
В то время как попы молились за «спасителя» Семенова, купцам возвращалось награбленное ими имущество, промышленникам — фабрики и прииски, кулакам — посевы и покосы.