— Не совсем, я пришел вторым. Но теперь имею право состязаться за Большой приз.
— Ну, смотри не разбейся. Хотя, в сущности, какая разница. Слушай, тут кто-то рассказывал, что уже дошло до Кейптауна. По-твоему, это верно?
Племянник кивнул.
— Да, верно. У них это уже несколько дней. Хотя радиосвязь еще не прервалась.
— Значит, до них дошло раньше, чем до нас?
— Да, так.
— Значит, вся Африка уже кончилась или кончится раньше, чем это дойдет до нас?
Джон Осборн усмехнулся.
— Ждать недолго. Похоже, примерно через неделю всей Африке конец… Насколько мы могли установить, под занавес темп убыстряется. Трудно сказать, ведь когда в каком-то месте вымерло больше половины населения, связь обычно обрывается и мы уже не знаем толком, что происходит. К тому времени обычно перестают работать электростанции и все прочее, иссякает продовольствие. Видимо, оставшаяся половина жителей вымирает очень быстро… Но, как я уже сказал, что происходит в конце, мы точно не знаем.
— Ну, я полагаю, оно к лучшему,— рассудил генерал. — Скоро мы и сами узнаем. — И прибавил не сразу: — Значит, была Африка, да вся вышла. Когда-то, младшим офицером, еще до первой мировой войны, я там недурно проводил время. Только мне всегда был не по вкусу этот ихний апартеид… Стало быть, мы кончимся последними?
— Не совсем,— возразил Джон. — Но последний из больших городов будет наш. Уже есть случаи заболевания в Буэнос-Айресе и Монтевидео и два-три в Окленде. После нас еще недели две просуществуют Тасмания и южный остров Новой Зеландии. После всех умрут индейцы на Огненной Земле.
— А что с Антарктидой?
Физик покачал головой.
— Насколько нам известно, там сейчас никого нет. Но это не значит, что всей жизни на Земле настал конец. Ничего подобного. Здесь, в Мельбурне, жизнь будет продолжаться еще долго после нас.
Все изумленно уставились на него.
— Какая жизнь? — спросил Питер.
Джон Осборн весело улыбнулся.
— Кроличья. Самое жизнестойкое существо, насколько мы знаем, это кролик.
Багровея от гнева, генерал Фрауд выпрямился в кресле.
— То есть как, нас переживут кролики?
— Вот именно. Примерно на год. Их сопротивляемость радиации примерно вдвое выше нашей. На будущий год кролики расплодятся по всей Австралии и станут поедать все, что растет на полях и в огородах.
— Так, по-твоему, кролики нас обставят? Будут жить припеваючи, когда мы все перемрем?
Джон Осборн кивнул.
— И собаки нас переживут. Мыши продержатся еще дольше, но меньше, чем кролики. Насколько мы понимаем, кролики всех перещеголяют, они сдадутся последними. — Он помолчал. — Разумеется, под конец умрут все. К концу будущего года все живое сгинет.
Генерал снова откинулся на спинку кресла.
— Кролики! Мы их и стреляли, и травили, сколько сил и средств извели, а под конец, не угодно ли, они берут над нами верх! — Он повернулся к Питеру. — Нажмите кнопку, звонок у вас под рукой. Я перед обедом выпью коньяку с содовой. Нам всем сейчас не повредит коньяк с содовой.
Мойра Дэвидсон и Дуайт расположились за столиком в уголке ресторана и заказали обед. Потом она спросила:
— Вы чем-то озабочены, Дуайт?
— Не очень. — Он вертел в руках вилку.
— Расскажите.
Дуайт поднял голову.
— Под моим командованием есть еще один корабль Соединенных Штатов — “Меч-рыба”, он стоит в Монтевидео. Сейчас там становится жарко. Три дня назад я радировал капитану, спросил, не может ли он отчалить и дойти сюда.
— Что же он ответил?
— Что это невозможно. Слишком крепки связи с берегом, так он выразился. Иначе говоря, с девушками, то же, что и на “Скорпионе”. Он говорит — при крайней необходимости попытался бы, но пришлось бы там оставить половину команды. — Дуайт взглянул на нее. — Это бессмысленно. С половиной команды корабль не смог бы двигаться.
— И вы сказали, чтоб он остался там?
Дуайт ответил не сразу:
— Да. Я приказал вывести “Меч-рыбу” из двенадцатимильной зоны и затопить в открытом море, где поглубже. — Взгляд его прикован был к зубцам вилки. — Не знаю, правильно ли я поступил. Мне подумалось, так решили бы наши военно-морские власти — чтоб я не оставлял корабль, битком набитый секретной техникой, болтаться в чужих водах. Пусть даже на нем не будет ни одного человека. — Он мельком вскинул глаза на Мойру. — Итак, численность американских морских сил опять уменьшилась. Было два корабля, остается один.
Долгую минуту оба молчали.
— И вы то же проделаете со “Скорпионом”? — спросила наконец Мойра.
— Думаю, да. Я хотел бы отвести его назад в Штаты, но не получится. Слишком крепки связи с берегом, как сказал мой собрат.
Им подали обед.
— Дуайт,— начала Мойра, когда официант отошел,— у меня есть идея.
— А именно, детка?
— В этом году ловить форель разрешается раньше обычного, с ближайшей субботы. Может быть, вы свезете меня на субботу и воскресенье в горы? — Она слабо улыбнулась. — Ловить рыбу, Дуайт, именно ловить рыбу. Ни для чего другого. На берегу Джемисона так славно.
Он замялся.
— Джон Осборн думает, в этот день будут Большие гонки.
Мойра кивнула.
— Я тоже так думала. Вы предпочитаете посмотреть гонки?
Дуайт покачал головой.
— А вы?
— Нет. Не хочу больше смотреть, как гибнут люди. Через неделю-другую мы еще на это насмотримся.
— Вот и у меня такое чувство. Не хочу я видеть гонки, да вдруг еще пришлось бы увидеть, как разобьется Джон. Предпочел бы половить рыбу. — Дуайт посмотрел девушке прямо в глаза. — Только одно, детка. Я не хочу ехать, если эта поездка будет вам тяжела.
— Тяжела не будет,— возразила Мойра. — В том смысле, как вы думаете, не будет.
Дуайт оглядел переполненный ресторан.
— Уже совсем скоро я вернусь домой,— сказал он. — Давным-давно я там не был, но скоро это все кончится. Вы ведь знаете. Дома у меня жена, я ее люблю, и два года разлуки я был перед нею чист. Теперь, когда остались считанные дни, я не хотел бы все испортить.
— Знаю,— сказала Мойра. — Я всегда это знала. — И, помолчав, прибавила: — Вы мне очень помогли, Дуайт. Бог весть, что бы было, не появись вы. Наверно, когда умираешь с голоду, лучше ломтик хлеба, чем вовсе ни крошки.
Дуайт наморщил лоб.