Они вошли, им предложено было сесть в кресла у письменного стола, напротив хозяина.
— Не знаю, касается ли то, что я должен сказать, капитан-лейтенанта Холмса,— заговорил Тауэрс. — Возможно, в порту понадобится кое-какая помощь офицера связи. Может быть, вы предпочитаете, чтобы он подождал в приемной, сэр?
— Незачем,— сказал адмирал. — Если так мы быстрее покончим с делом, пусть он останется. Что именно вы хотите, капитан?
Дуайт чуть поколебался, подбирая слова.
— По-видимому, теперь я — старший по чину во всем военно-морском флоте Соединенных Штатов,— сказал он. — Никогда не думал достичь столь высокого положения, но так уж случилось. Прошу простить, если я выразил это не а надлежащей форме и не теми словами, сэр. Но я должен сказать, что вывожу свою подводную лодку из-под вашего командования.
Адмирал медленно наклонил голову.
— Очень хорошо, капитан. Угодно вам покинуть территориальные воды Австралии или остаться здесь в качестве нашего гостя?
— Я хочу вывести “Скорпион” из территориальных вод,— был ответ. — Не могу сейчас сказать точно, когда это будет, вероятно, еще до конца недели.
Адмирал кивнул. И обратился к Питеру:
— Распорядитесь в порту, чтобы подводную лодку снабдили всем необходимым и отбуксировали,— сказал он. — Капитану Тауэрсу надо обеспечить наилучшие условия.
— Слушаю, сэр.
— Вот не знаю точно, как с платежами, сэр,— обратился американец к адмиралу. — Прошу извинить, у меня нет опыта по этой части.
Тот слабо улыбнулся:
— Будь у вас такой опыт, капитан, едва ли он был бы нам очень полезен. Пусть сохранится обычный порядок. Общая сумма всех издержек подсчитывается здесь, документы и дубликаты за надлежащими подписями предъявляются военно-морскому атташе вашего посольства в Канберре, и он пересылает их в Вашингтон для окончательного утверждения. Думаю, по этому поводу вам незачем беспокоиться.
— То есть я просто могу сняться с Якоря и уйти? — спросил Дуайт.
— Вот именно. Рассчитываете вы еще вернуться в австралийские воды?
Американец покачал головой.
— Нет, сэр. Я намерен вывести свою подводную лодку в Бассов пролив и затопить ее.
Питер и раньше предполагал нечто подобное, и все же… так скоро, так неотвратимо, и эти деловитые переговоры… его как громом поразило. Он хотел было спросить, не намерен ли Дуайт вывести лодку на буксире и с ним отправить команду обратно на берег, но промолчал. Пожелай американцы получить лишних день-два жизни, они бы попросили буксир, но едва ли они этого хотят. Лучше пойти на дно, чем умирать от рвоты и поноса, бездомными, на чужой земле.
— На вашем месте я, вероятно, поступил бы так же,— сказал адмирал. — Что ж, остается только поблагодарить вас за сотрудничество, капитан. И пожелать вам успеха. Если до отплытия вам что-либо понадобится, не стесняйтесь спросить — или просто берите, что хотите. — Лицо его исказилось внезапной судорогой боли, он стиснул лежащий перед ним карандаш. Потом перевел дух, поднялся из-за стола. — Прошу извинить. Я на минуту вас оставлю.
Он поспешно вышел, дверь за ним закрылась. При его внезапном уходе капитан и офицер связи встали и, уже не садясь, обменялись беглым взглядом.
— Вот оно,— сказал Тауэрс.
— Вы думаете, и с секретарем то же самое? — вполголоса спросил Питер.
— Думаю, да.
Минуту-другую они стояли молча, невидящими глазами смотрели в окно.
— Продовольствие,— сказал наконец Питер. — На борту “Скорпиона” почти ничего нет. Ваш помощник составляет список всего, что понадобится, сэр?
Дуайт покачал головой.
— Нам ничего не понадобится. Я только выведу лодку из бухты, за пределы территориальных вод.
Тут офицер связи все-таки задал вопрос, который хотел задать раньше:
— Может быть, снарядить буксир, чтобы вышел со “Скорпионом” и доставил команду обратно?
— Не нужно,— сказал Дуайт.
Они стояли в молчании еще минут десять. Наконец появился адмирал, лицо его покрывала пепельная бледность.
— Вы очень любезны, что подождали,— сказал он. — Мне немного нездоровится. — Он больше не сел в кресло, так и остался стоять у стола. — Настал конец нашему долгому сотрудничеству, капитан,— сказал он. — Мы, британцы, всегда охотно работали вместе с американцами, особенно на морях. Не раз и не два нам было за что вас благодарить, думаю, взамен и вы что-то почерпнули из нашего опыта. Всему этому настал конец. — Он мгновенье помолчал, потом с улыбкой протянул руку — Мне осталось только проститься.
Дуайт пожал протянутую руку.
— Было очень приятно служить под вашим командованием, сэр. Говорю это не только от себя, но от имени всей команды.
Дуайт с Питером вышли из кабинета и дальше, через унылое опустевшее здание, во двор.
— Что теперь, сэр? — спросил Питер. — Поехать мне с вами в порт?
Капитан покачал головой.
— Я полагаю, вы можете считать себя свободным. Ваша помощь там больше не понадобится.
— Если я хоть чем-то могу быть полезен, я с радостью поеду.
— Не надо. Если помощь потребуется, я позвоню вам домой. Но теперь ваше место дома, приятель.
Вот и конец их доброму товариществу.
— Когда вы отплываете? — спросил Питер.
— Точно не знаю,— был ответ. — На сегодняшнее утро в команде заболели семеро. Думаю, мы пробудем здесь еще день или два и отчалим, вероятно, в субботу.
— Много народу уходит с вами?
— Десять человек. Я одиннадцатый.
Питер вскинул на него глаза.
— А вы пока здоровы?
Дуайт улыбнулся.
— До сих пор думал, что здоров, а сейчас не уверен. Обедать я сегодня не собираюсь. — Он чуть помолчал. — А как вы?
— Я в порядке. И Мэри тоже… так я думаю.
Дуайт повернул к машинам.
— Сейчас же возвращайтесь к ней. Незачем вам тут оставаться.
— Мы еще увидимся, сэр?
— Не думаю,— отвечал капитан. — Я возвращаюсь домой, домой в город Мистик, штат Коннектикут, и рад вернуться.
Больше нечего было делать и не о чем говорить. Они пожали друг другу руки, разошлись по машинам и поехали каждый своей дорогой.
В двухэтажном кирпичном, старинной постройки доме в Молверне стоял у кровати своей матери Джон Осборн. Он был еще здоров, но старая дама захворала в воскресенье утром, на другой день после того, как он выиграл Большие гонки. В понедельник ему удалось вызвать к ней врача, но врач ничем не сумел помочь и больше не явился. Приходящая прислуга тоже не появлялась, и теперь физик сам ухаживал, как мог, за больной матерью.