— Плохо. По-моему, маме с папой остались считанные часы.
— А вы сами?
— Примерно так же, Дуайт. А вы?
— В общем, так же. Я звоню, чтобы пока попрощаться, детка. Завтра утром мы выйдем на “Скорпионе” и затопим его.
— Вы не вернетесь? — спросила Мойра.
— Нет, детка. Нам не следует возвращаться. Осталось выполнить последнюю работу, и мы со всем покончим. — Он помедлил. — Я звоню, чтобы поблагодарить вас за эти полгода. Мне очень помогло, что вы были рядом.
— Мне тоже это очень помогло,— сказала Мойра. — Дуайт, если только сумею, можно я приеду вас проводить?
Он поколебался, ответил не сразу:
— Ну конечно. Но нам нельзя задерживаться. Люди уже сейчас очень слабы, а завтра будут еще слабее.
— В котором часу вы уходите?
— Отчалим в восемь, как только станет совсем светло.
— Я приеду,— сказала Мойра.
Он попросил поклониться за него отцу с матерью и повесил трубку. Мойра прошла в спальню родителей, они лежали на стоящих рядом кроватях, обоим было много хуже, чем ей; Мойра передала им привет от Дуайта. Потом сказала, что хочет съездить в порт.
— Вернусь к обеду,— пообещала она.
Мать сказала:
— Конечно, поезжай и попрощайся с ним, родненькая. Он был тебе добрым другом. Но если не застанешь нас, когда вернешься, ты должна понять.
Мойра подсела к ней на край кровати.
— Так плохо, мамочка?
— К сожалению, родная. И папе сегодня еще хуже, чем мне. Но на случай, если станет совсем скверно, у нас есть все, что нужно.
Со своей постели слабым голосом спросил отец:
— Дождь идет?
— Сейчас нет, папа.
— Пойди, пожалуйста, отвори ворота скотного двора, те, что выходят к сараям, хорошо? Все остальные ворота открыты, но скоту нужен доступ к сену.
— Сейчас же пойду и открою, папа. Может быть, еще что-нибудь сделать?
Отец закрыл глаза.
— Передай Дуайту мой сердечный привет. Жаль, что он не мог на тебе жениться.
— И мне жаль,— сказала Мойра. — Но он не из тех, чьи чувства переменчивы.
Она вышла в темноту, отворила ворота, ведущие в сторону сараев, проверила, открыты ли все остальные; коров нигде не было видно. Мойра вернулась в дом и сказала отцу, что исполнила его просьбу; он явно успокоился. Больше родителям ничего не было нужно. Она поцеловала обоих, пожелала им доброй ночи и пошла к себе; перед тем как лечь, завела свой маленький будильник на пять часов — вдруг уснет.
Но она почти не спала. За ночь четыре раза выходила в ванную и выпила полбутылки коньяку — единственное, что не вызывало рвоту. Когда прозвонил будильник, она поднялась, приняла горячий душ,— это ее немного подбодрило,— и надела красную блузу и брюки, то, что было на ней в день первой встречи с Дуайтом, много месяцев назад. Тщательно подкрасилась, надела пальто. Потом тихонько отворила дверь родительской спальни и, заслонив ладонью свет электрического фонарика, заглянула внутрь. Отец, видимо, спал, но мать, лежа в постели, ей улыбнулась; они оба тоже ночью то и дело вынуждены были вставать. Мойра тихо подошла к матери, поцеловала ее, вышла и неслышно затворила за собою дверь.
Она достала из кладовой непочатую бутылку коньяка, вышла к машине, включила зажигание и выехала на дорогу в Мельбурн. Не доезжая Оукли, в тусклой предрассветной мгле, остановила машину на пустынной дороге, глотнула прямо из бутылки и поехала дальше.
Она проехала через безлюдный город и дальше, мимо унылых, однообразных заводских зданий, к Уильямстауну. В порт приехала около четверти восьмого; у раскрытых ворот никто не сторожил, и она проехала прямиком к причалу, где стоял авианосец. У трапа не было ни часового, ни дежурного офицера, никто ее не окликнул. Мойра поднялась на корабль, пытаясь вспомнить, как шла с Дуайтом, когда он ей показывал подводную лодку, и вскоре набрела на американского матроса, а он указал ей проход между стальными переборками к борту, откуда спущен был трап на “Скорпион”.
Мойра остановила другого матроса, он как раз шел к трапу.
— Если увидите капитана Тауэрса, может быть, спросите, не поднимется ли он сюда, я хотела бы с ним поговорить.
— А как же, леди,— с готовностью ответил матрос,— прямо сейчас ему и скажу.
Вскоре появился Дуайт и по трапу поднялся к ней. У него совеем больной вид, как у всех нас, подумалось Мойре. Не считаясь с тем, что на них обращены чужие взгляды, он взял ее руки в свои.
— Как славно, что вы пришли со мной проститься,— сказал он. — А что дома, детка?
— Очень плохо. Папе с мамой совсем недолго осталось, и мне, думаю, тоже. Сегодня для всех нас все кончится. — Она замялась, потом вымолвила:
— Дуайт, я хочу вас кое о чем попросить.
— О чем, детка?
— Можно мне пойти с вами на “Скорпионе”? — Мойра помолчала, потом договорила: — Думаю, мне незачем возвращаться домой. Папа сказал, я просто могу оставить “форд” на улице. Машина ему больше не понадобится. Можно мне уйти с вами?
Он молчал так долго, что Мойра поняла — ответом будет “нет”.
— Сегодня утром меня об этом же просили четыре человека,— сказал наконец Дуайт. — Я всем отказал, потому что дяде Сэму это бы не понравилось. Я командовал этой лодкой, соблюдая все флотские правила, и не отступлю от них до конца. Я не могу вас взять на борт, детка. Каждый из нас должен принять то, что ему выпало.
— Что ж, пусть так,— глухо сказала Мойра. Потом подняла на него глаза.
— Подарки при вас?
— Конечно. Я все это беру с собой, спасибо вам.
— Расскажите обо мне Шейрон. Нам нечего скрывать:
Дуайт коснулся ее руки.
— Сегодня вы одеты так же, как в тот день, когда мы встретились впервые.
Мойра слабо улыбнулась.
— “Пусть он все время будет занят, не давать ему задумываться, не то как бы он не расплакался”. Справилась я со своей задачей, Дуайт?
— Прекрасно справились.
Он обнял ее и поцеловал, и на мгновенье она прильнула к нему. И сразу высвободилась.
— Не стоит длить пытку. Все, что мы могли сказать друг другу, уже сказано. Когда вы отплываете?
— Очень скоро. Снимаемся с якоря минут через пять.
— А когда потопите “Скорпион”?
Дуайт минуту подумал.
— Тридцать миль по заливу и потом еще двенадцать. Сорок две морские мили. Я не стану терять время. Скажем, через два часа и десять минут после того, как отчалим.