ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
«НЕБО ВЫСОХЛО»
С подснежниками, фиалками, стаями птиц с юга пришла и, пройдя по долине Аракса, поднялась к вершинам Дали-дага новая весна. Природа проснулась после зимнего сна, скинула белое покрывало и надела красочные одежды. В камышах озера Гилли снова закопошились, зашумели, заговорили на все лады птицы.
С наступлением весны ребята привели в порядок инкубаторы, добыли аккумуляторы. Неузнаваемо изменилось все здесь за зиму. Маленький, детскими руками созданный птичник превратился трудами колхозников в большую ферму. Птицы были помещены в новые клетки и питание получали по особым рационам: по одному – несушки, по другому – птенцы, по третьему – селезни и петухи водяной курочки.
В один из солнечных дней Асмик широко раскрыла ворота фермы, и ее питомцы – водяные птицы разных пород и раскрасок – неудержимо двинулись к пруду. Солидно переваливаясь с боку на бок, шли гуси и утки. Перья у них блестели так, как это и должно быть у здоровых и жирных птиц.
Асмик не могла нарадоваться, глядя на своих питомцев.
– Вы поглядите только, как они уже выросли!.. И птица в птицу: недаром в один день родились! – в восторге повторяла она.
– Да, все от одной железной матери, – с обычным смехом в глазах сказал Грикор. – Все выросли… Да ведь и ты выросла, Асмик. Джейран ты, а не девочка!
Асмик больно ухватила Грикора за вихор.
– Нет, нет, – вопил Грикор, – не выросла, не выросла! Пусти, больно!
Но Грикор был прав: Асмик за год расцвела. Не отстали от нее и товарищи. Камо еще более возмужал. На верхней губе у него уже пробивались усы, голос погрубел. Армен тоже повзрослел, но стал еще тоньше и застенчивее. Только Грикор остался как будто таким же: то же детски-наивное лицо, такой же подвижной, бойкий, тот же смех в черных глазах…
Дикие птицы на ферме начали нестись. А так как несушек было до ста двадцати, ребятам больше не было нужды собирать яйца для инкубаторов на озере.
Из отделения, где содержались лысухи, выбежала радостная Асмик. В руках у нее было продолговатое, покрытое мелкими крапинками яйцо.
– Первое яйцо! – закричала она. – Первое яйцо домашней лысухи! Поглядите, какое красивое!
– А ну, дай мне… Дай на зубах попробую. Ты знаешь, какие крепкие первые яйца у молоденькой курицы! – И Грикор протянул руку.
– Не дам! – испугалась Асмик. – Раздавишь. – Она нежно прижала яйцо к щеке.
– Давайте взвесим, – предложил Армен.
Грикор принес маленькие аптечные весы, висевшие на гвозде в одном из углов фермы.
– Ну, такое же, как и куриное, – сказал Армен, взвесив яйцо. – Тридцать семь граммов. А через год, через два, когда птицы подрастут, они и яйца будут нести крупнее. Нам теперь нужно получить помесь между дикой и домашней птицей, понимаешь, Асмик?
– Но у нас ни гусей, ни уток домашних нет.
– Давай обменяем часть наших диких на домашних, – предложил Камо.
По распоряжению Баграта, ребятам разрешили взять с колхозной фермы десять птиц – пять уток и пять гусынь.
– А в обмен не возьмете наших? – спросил Камо.
– Такого распоряжения председатель мне не давал, – сказал заведующий фермой.
Запасы хлеба в селе в прошлом всегда зависели от дождей. Теперь колхоз летом глубоко пашет и на зиму копит в земле влагу. Кроме того, колхоз засевает поля осенью засухоустойчивыми семенами. И в районе Севана урожай повысился. Но все же засуха и теперь еще самый страшный враг этого края, потому что он лишен лесов.
– Посмотри, вон в чем наше несчастье, – сказал Армен Асмик, показывая на обнаженные горные склоны. – Мы окружены со всех сторон горами. С Черного моря к нам плывут облака, но наталкиваются на эти горы и весь свой груз – дожди – сбрасывают по ту сторону, не донеся до нас.
– А наше «море»? – спросила Асмик.
– Наш Севан не так велик, он образует мало облаков, да и те уносит ветром в чужие края…
Весной случилось то, чего боялись в Личке: сколько ни ожидали люди дождей, они не шли.
На полях пробились побеги, поднялись на пядь – и поникли, не получая влаги. Речка, протекавшая около села, обмелела, и колхозники стали ходить за водой к озеру Гилли.
Замерли пчелы на пасеке, на полях и на лугах начали увядать цветы. Особенно страдали водяные птицы на ферме. Они бродили вялые, похудели, запаршивели. Асмик два – три раза водила их к озеру Гилли.
Жалкий вид птенцов, их грязные перья заставляли девочку страдать.
– Ты видел, как потрескалось дно у нашего пруда? – спрашивала она у Грикора.
– Бедный пруд, он тоже пить хочет! – отвечал Грикор, и трудно было понять – смеется он или говорит серьезно.
Однажды Армен попросил у Баграта телегу, чтобы привезти воды из озера.
Взяв в кооперативе несколько пустых пивных бочек, ребята поехали за водой. Наполнив бочки, они по пути на ферму заехали на пасеку.
– Десять миллионов пчел не выпьют столько, сколько один теленок, – засмеялся дед. – Зря вы бочки сюда привезли: не будут же пчелы из бочек пить! Они привыкли пить из ручейков. Да ручьи теперь часто пересыхают. Можете вы для них новый устроить?
– Устроить-то устроим, только вода в нем будет мутной. А давайте польем этот клевер – здесь вода не загрязнится.
Ребята осторожно сняли с телеги бочку, опустили ее на землю и полили поникший от жары клевер, который рос вдоль ограды пчельника.
Пчелы сейчас же почуяли воду и тучей слетелись на клевер.
– Так лучше. Пусть пчелы пьют с листочков клевера, а в ручье они и потонуть могли бы, – сказал Армен.
– Погодите, я сейчас такой для них ручей устрою, что пчелы, когда им время умирать придет, только меня, Грикора, и будут поминать! – И Грикор помчался домой.
В углу комнаты давно стоял старый медный самовар с кривым краном. Грикор схватил его и выбежал.
– Эй, сорванец, куда ты самовар уносишь? – крикнула ему вдогонку мать.
– Мамочка, у пчел праздник, им большой самовар нужен.
Не успела мать опомниться, а Грикора уже и след простыл.
Притащив самовар на пасеку, он заторопил Армена:
– Армен, скорее налей в него воды!.. Так… Теперь надо чуть-чуть приоткрыть кран… Видишь, какой тоненький ручеек потек?.. Так, так… Надо каждый день так делать: наполнять самовар водой и открывать кран на такую чуточку. Вот вам и «пчелиный ручей».
Остальные бочки с водой они отвезли на птицеводческую ферму и разлили там во все, какие только нашлись, корыта и ванны.
Гуси и утки на радостях подняли такой гомон, с такой стремительностью бросились к корытам, что едва не разлили всю воду. Многим она и не досталась – птицы посильнее теснили и отгоняли слабых.
– Грикор, сбегай попроси у бригадиров еще две телеги. Может быть, и ячмень сумеем полить, – распорядился Камо.
Дед Асатур не останавливал ребят. «Пусть, – думал он, – мои львята облегчат жажду хотя бы кусочка земли. Но разве можно напоить все посевы!»
Какие это были томительные дни!
Когда бы еще не было так много воды перед глазами… Внизу – бескрайный водный бассейн, вверху, над ним, – страдающая от жажды земля…
А в камышах озера Гилли таинственно и зловеще продолжало реветь неведомое чудовище: «бо-олт… болт… бо-олт!..»
– Мы бога забыли, люди, бог нас и карает! – вопила Сона и вздымала руки к небу.
– Не трепи языком! – сердился на нее старик охотник. – Вы раньше по три раза в год не ходили на богомолье? Не приносили жертв? Не постились? Что же, не было засухи?.. Забыла, как в японскую войну небо высыхало? Как обеднел тогда народ?
– Такие вот старики, как ты, и довели нас до этого. Спутались с ребятишками, да их умом и живут… Пойдем, бабы, пойдем воду пахать[12] – может, и пожалеет нас господь.
12
В старой армянской деревне суеверные крестьяне считали, что если «вспахать» воду, то пойдет дождь.