– Гм-ы! Ма-а-мка!
Глупая Кланька от восторга упала в снег, и, захлебываясь смехом, припевала:
В другое время Митька задал бы ей перцу за такую песенку. Но сейчас не до нее. Он сморкается, плюется, поглаживает щеку и воет, воет, воет.
– Перестал бы ты, наконец! Что ты, как собака голодная! Надоело! – не выдержал Коля, пробегая с санками мимо Митьки.
– Да-а, а чего он дерется, беспалый, вот ему будет ужотко. Тятьке пожалуюсь.
– Сам виноват, – заступился за друга Коля. – Зачем напраслину возводишь? Не стыдно?
Шмыгая мокрым носом, Митька затих. Но Кланька не давала ему покоя. Прихлопывая рукавицами, она задорно напевала:
И никто не вступался за Обжору. Ничего ему больше не оставалось, как убраться отсюда подобру-поздорову. О нем сразу же забыли. Катание продолжалось вовсю.
Раньше всех устали девочки. Они сели около прибрежной ракиты на перевернутое корыто и стали потихоньку разговаривать. Коля слышал, как Лушка вздыхала:
– Ой, поесть охота! Хоть бы корочку какую завалящую. Мамка третий день хлеба не печет – мука кончилась.
– А мы лепешки из мякины жуем, – жаловалась Кланька, – весь язык исколола.
Помолчав, словно обдумывая свое положение, девочки затянули, как взрослые женщины по вечерам на завалинке, тоскливую песню про горькое житье-бытье.
Неподалеку от поющих сел отдохнуть запыхавшийся Андрюша. Он вытирал рукавичкой липкий пот на лбу. Андрюше надоело слушать скучную песню, и он робко упрашивал девочек:
– Спойте что-нибудь повеселее! Ну, пожалуйста!
Озорновато переглянувшись, девочки хихикнули и запели:
– Вы что к нему пристаете? – услышал обидную песенку Коля.
– А мы не пристаем, мы поем!
И, верно, пришлось бы проучить девчонок, если бы в эту минуту не крикнули:
– Митька вертается!
Коля повернул голову в сторону деревни. Оттуда двигалась какая-то черная точка.
– Жучка! Мишкина Жучка! – узнал Алеха.
И вот собачонка уже перед ребятами. Она радостно взвизгивала, валялась в мягком снегу. А за ней плелся в больших дырявых валенках ее хозяин – Мишка Гогуля, плотный, как свинчатка, паренек с постоянно удивленными разными глазами: один голубой, другой серый.
– Что так поздно? – спросил Савоська, почесывая Жучку за ушами.
– Так ведь как раньше-то уйдешь? Матка то одно, то другое заставляет. Дров наколол целый воз, а ей все мало, – деловито ответил Мишка.
– А салазки твои где? Потерял?
– Да нет. Матка запрятала. Не дам, говорит, пока навоз из хлева не выкинешь. А его гора целая – на неделю работы. Я и убег. Будет мне теперича, накостыляет матка по шее. Ну и пущай! Покататься страсть как хочется.
Савоська успокоил его:
– Авось не накостыляет. Всех дел не переделаешь. А ну, давай, садись ко мне.
Но тут вмешался Кузяха:
– Он со мной. Верно, Мишутка, со мной?
Остановившись возле Мишки, Коля ласково предложил:
– Бери наши, жалеть не станешь!
Мишутка растерялся. Он смущенно глядел то на одни, то на другие санки. Забота друзей и осчастливила, и обескуражила его. Конечно, голубые лучше. Но уж очень они красивые. На них и садиться-то страшно. Куда проще с Савоськой устроиться. И он опустился на корзинку.
А Коля обиделся… Ну, почему Мишутка отказался? Разве плохи голубые санки? Подходящие! Далеко катятся.
– Давай с тобой меняться, Кузяха, – сказал он приятелю.
Кузяха не решался:
– У меня старые!
– Ну и что? Они мне нравятся!
– Ладно, пожалуй, сменяемся на немножко.
А девчонки совсем притихли. Они слепили круглые шарики из оттаявшего в кулаке снега и стали играть в «камушки». Подбрасывая шарики вверх, Кланька легко схватывала их на лету. Потом это же проделывала Лушка. Но у нее получалось хуже. Один шарик отлетел в сторону. Лушка потянулась за ним и заметила позади кустов, шагах в ста от ребят, большую серую собаку.
– Эвон, еще Жучка! – с удивлением произнесла она.
Кланька не поняла:
– Какая Жучка, где Жучка?
– А эвон, за кустами. Ты встань, встань.
Кланька нехотя встала и глянула в ту сторону, куда указывала подруга. В глазах ее появился испуг.
– Ишь, какая агромадная. Должно, из Гогулина.
– Давай спросим Мишутку, – предложила Лушка, – он гогулинский. Эй, Гогуля! Подь сюда!
– Ну, чего там?
– Иди глянь – чья это собака? Страшенная!
Теперь увидел и Мишутка. Серая собака, поджав хвост, словно застыла.
– В Гогулине таких нет, – уверенно произнес он. – Вот я сейчас Жучку на нее напущу. Жучка! Жучка! Фью! Фью!
На свист хозяина подлетела Жучка. Мишутка вытянул руку вперед:
– Возьми! Куси!
Не трогаясь с места, Жучка начала громко лаять.
– Куси, куси! Чужая!
Но Жучка и не думала кусать. Она трусливо прижалась животом к снегу и тихонько попятилась назад. А большая серая собака шевельнулась и тоскливо провыла несколько раз подряд.
– Волк! – чуть не задохнулся от испуга Мишутка.
Подпрыгнув, как ужаленные, девочки с отчаянным визгом бросились бежать, выкрикивая на ходу:
– Волк! Волк!
Вслед за ними помчалась и Жучка. Изредка оглядываясь назад, потрусил Мишутка. Клубочком покатился маленький Алеха Муха. Размахивая длинными рукавами, утекал от беды Савоська.
Тревожное «волк» настигло Колю в ту минуту, когда он на Кузяхиных санках катился с братом под гору.
– Бежим! – побелел как полотно Андрюша.
Легко сказать – бежим! Кругом сугробы, а впереди крутой берег.
– Какой там волк, – начал успокаивать Коля брата, – выдумали тоже… Это все девчонки!
Но Андрюша, дрожа, прижимался к брату и готов был расплакаться. В эту минуту на горе показался Кузяха.
– Вылезайте! – возбужденно крикнул он. – Я прогнал волка!
Мальчики, обрадованные, влезли на гору. Перед ними печальная картина. Кругом в беспорядке валялись санки и ледянки.
А Кузяха, захлебываясь от волнения, рассказывал:
– Ка-ак я замахнусь на него палкой, да ка-ак крикну во все горло, он и давай бог ноги! Тятька говорит, днем волки людей опасаются. А вот ночью лучше им не попадайся. Загрызут! Только я и ночью не боюсь, хоть сто волков будь…
Оживленно переговариваясь, они поспешили к деревне. Еще издали Коля увидел, как перепуганные ребята теснились около забора усадьбы. Кузяха насмешливо крикнул им:
– Эй, зайцы косоглазые! Здорово лепетнули. Только пятки засверкали!
Отозвался один Алеха:
– Да, лепетнешь! Волчище – ужасти какой!
Савоська и Мишутка конфузливо молчали. Чего там оправдываться – виноваты!
В эту минуту прозвучал сердитый голос:
– Вот они где, молодчики!
Из-за угла вывернулся подпоясанный красным кушаком староста Ераст. Увидав Колю и Андрюшу, он укоризненно покачал головой:
– Уж вам-то, баричи, совсем здесь не место. Нехорошо. Очень нехорошо. Батюшка дюже недовольны будут.
Сердито насупив брови, староста стал надвигаться на Кузяху:
– Это ты моему Митюшке нос расквасил?
– Он не виноват! – вступился за друга Коля. – Митька сам пристал.
– Зачем он моего тятьку обозвал? Какой он вор? – спрашивал Кузяха. – Тятька у меня хороший.
Ераст ухмыльнулся:
– Хороших не секут, а ему барин всыпал. Выходит, вор!
– Сам ты вор, – надвинув шапку на глаза, крикнул Кузяха. – Барский лес продавал, а денежки себе в карман.
У старосты глаза на лоб полезли от злости. Он брызгал слюной, лихорадочно отстегивая кожаный ремень под шубой:
– Я вот тебе покажу лес!
Но Коля не дал в обиду своего дружка.
– Не тронь! – решительно произнес он, закрывая Кузяху собой и раскинув руки в обе стороны.