– Мамочка, я ведь на минутку, – оправдывался Коля.
По монастырскому двору прокатился мощный удар большого колокола. Затем тонко забренчали маленькие колокольцы.
– К вечерне зовут… Пойдем! – Мать трижды перекрестила Колю.
В церкви пахло воском и ладаном. Приблизившись к большой, ярко освещенной иконе, мать поставила перед ней горящую свечу.
Началась служба. Елена Андреевна усердно клала поклоны, а Коля крестился лишь изредка, бросая взор то влево, то вправо. Мать опустилась на колени и потянула сына за собой. Но ему неприятен был холод каменного пола. Поглядывая под ноги, он увидел расколотую изразцовую плитку. Из щели несло сыростью и плесенью. «Наверное, там подземелье». Сердце его забилось учащенно.
– Мамочка, – зашептал он матери на ухо, – а внизу есть кто-нибудь?
– Где внизу?
– В подземелье, под нами?
Мать приложила палец к губам:
– Ш-ш-ш! В церкви нельзя разговаривать. Молись, молись!
А как тут молиться, когда кажется, что внизу кто-то стонет, просит о помощи.
– Мамочка!
– Молчи, милый, молчи!
После церковной службы мать повела Колю прикладываться к мощам. Но он не увидел никаких мощей – просто длинный ящик, покрытый узорчатыми тяжелыми тканями. Коля представлял себе все иначе: лежит старенький старичок с белой бородой, как на иконе, скрестил руки на груди. Все подходят к нему, а он совершает чудеса… И вот тебе на – ни старичка, ни чудес! Один только ящик…
Мать не захотела ночевать в монастыре. Отправились домой. Когда подъезжали к Грешневу, в окнах усадьбы горели огни. У крыльца встречала одна няня.
– Все ли благополучно? – беспокоилась мать.
– Все хорошо, матушка Елена Андреевна, – ответила няня, – в добром здравии детушки… А уж как я рада, что ты святому угоднику поклонилась. Не пропадет твоя молитва…
Няня склонилась к Елена Андреевне и с опаской шепнула:
– А сам-то гуляет. Опять к нему Тихменев заявился, смутьян этот бесов.
Как ни пьян был Алексей Сергеевич, а из окна увидел приехавших.
– Так! Изволили вернуться, значит? – распахнул он дверь в комнату матери. – Со святым духом вас! Не желаете ли в нашу компанию?
– Благодарю вас! Уже поздно! – как можно спокойнее и мягче ответила Елена Андреевна. – К тому же, дорога утомила меня.
– Это как же понимать? – рассердился Алексей Сергеевич. – Брезгуешь нашим обществом? Не уважаешь моих гостей? – Он потянул жену за собой. Мать сопротивлялась слабо. Какие у нее, больной, силы! И в эту минуту произошло неожиданное. Коля бросился к матери и заслонил; ее от отца, как загораживал Кузяху от старосты.
– Папочка, не надо! Не обижайте маму! – дрожащим голосом упрашивал он.
Отец грубо оттолкнул его в сторону. Коля упал, ударившись головой об угол шкафа. От боли и обиды он горько зарыдал. Елена Андреевна с испугом бросилась к сыну.
А отец, покачиваясь, скрылся за дверью.
– Милый мой, хороший, дорогой! – горячо целуя сына, приговаривала мать. – Тебе больно? Очень больно?
– Нет, мамочка, – вытер слезы Коля, – просто я испугался.
И долго-долго сидели они, крепко обнявшись, с заплаканными лицами, обиженные и оскорбленные, мать и сын. А из гостиной, где шла попойка, доносились грубый смех, нестройное пение, грохот падающих стульев, звон посуды…
После мучительной бессонной ночи утром Елена Андреевна не смогла подняться с постели. К вечеру у нее начался бред. Алексей Сергеевич, почувствовав неладное, поскакал в город. Оттуда он привез лекаря, обрусевшего немца Германа Германовича, бритого и толстого старичка, с кожаным саквояжем в руке.
Лекарь осмотрел больную и приказал давать ей померанцевые капли, настой перечной мяты и трефоля. Стоя у дверей комнаты, в которой лежала больная мать, Коля слышал, как Герман Германович сказал:
– У больной есть нервный потрясений. Пожалуйста, давайте ей полный покой. Никакой волнений! Этот болезнь может иметь самый печальный оборот…
Двое суток была Елена Андреевна в полубеспамятстве. Наконец, утром третьего дня открыла глаза и попросила пить. Алексей Сергеевич почти неотлучно находился около ее постели. Впервые за последние годы он почувствовал жалость к жене, гладил ее по растрепавшимся волосам, целовал худенькую руку.
А еще через несколько дней, сидя у постели жены, он с небывалой для него заботливостью спросил:
– Не хочешь ли ты о чем-нибудь попросить меня, душечка? Я все сделаю для тебя.
Помедлив, Елена Андреевна прошептала:
– Выдайте Дашу за Матвея.
– Ах, ты опять об этой девке, – помрачнел Алексей Сергеевич.
Но, вспомнив строгий наказ лекаря1 заторопился:
– Ладно, ладно! Сделаю по-твоему. Сегодня же напишу попу. Пускай окрутит…
Когда Коля зашел проведать мать, он застал ее оживленной и бодрой. Она попросила позвать к ней няню.
– Вот, нянюшка, – встречая старушку, торжествующе сказала Елена Андреевна, – это судьба твоей внучки… Зовите на свадьбу! – И передала в трясущиеся руки няни развернутую записку. В ней было написано:
«Священнику Аббакумцевской церкви.
Отец Николай!
Прошу сочетать законным браком крестьянина моего Матвея с девкой Дарьей.
Помещик майор Некрасов».
Прижав записку к груди, няня с радостным плачем поспешила к внучке.
Коля заметил на глазах матери слезы и удивился: «Чего это она? Радоваться надо, а не плакать. Ведь все так хорошо закончилось!»
Первое стихотворение
Помню, я что-то посвятил
матери в день ее именин…
«Нет, это все-таки интересно, – думал Коля, – что там рисует Андрюша?»
Няня уже дважды напоминала:
– Спать, спать пора, голуби!
Но Коле не до сна. Остается немного – всего пять-шесть букв. Зачем переносить на завтра то, что можно сделать сегодня, сейчас?
В углу, у маленького столика, поджав под себя ногу, удобно устроился Андрюша. Он усердно водил кисточкой по бумаге. Вдруг Коля услышал за спиной тихое сопенье и быстро, обеими руками закрыл лежавшую перед ним тетрадь.
– Не прячь, покажи, пожалуйста. Я никому ни слова, – вкрадчиво просил Андрюша, заложив руки за спину.
– Нет! Не сейчас!
– Ну и не надо, ну и не показывай! Если хочешь знать, мне это совсем даже неинтересно, – обиженный, брат направился на свое место.
Вот наконец дописана последняя буква. Коля аккуратно свернул тетрадь в трубку и, перевязав ее шелковой голубой лентой, спрятал в шкаф.
Вскоре поднялся со стула и Андрюша. В руках у него тоже ленточка, только другого цвета – пунцово-алая. И сверток его побольше, повнушительнее.
Забравшись в постель, Коля лежал с открытыми глазами. Он ждал Андрюшу. Но тот о чем-то долго разговаривал с няней в соседней комнате.
Внимание Коли невольно привлек доносившийся сквозь окно густой шум из сада. Это ветер гудел в вершинах старых лип. Но гудел он совсем не страшно, не так, как в долгие зимние ночи, – тихо, мягко, словно ласкался к кому-то.
Коля мечтательно закрыл глаза. Признаться, холода уже порядком надоели. Скорее бы лето… Незаметно он заснул.
Под утро ему приснился страшный сон. Коля падал с высокой-высокой горы. Как обвалившийся камень, он быстро катился вниз. Спирало дыхание, часто колотилось сердце. Вот уже совсем близко земля. Еще немного – и ударится он о нее, разобьется вдребезги, даже косточек не останется. Секунда, другая, третья – Коля в отчаянии закричал и проснулся.
У постели стояла няня. Она заботливо укрывала мальчика одеялом, поправляла смятую подушку.
– Ах, нянюшка, я едва не разбился, – взволнованным шепотом рассказывал Коля. – Чуть не от самого неба падал. Ой, как жутко! Если бы ты только знала!..
Няня улыбнулась и мягким, певучим голосом объяснила: