Николай изумился:
– Через забор?
– Что, боитесь костюмчик порвать? Дома бранить будут?
Эге! Юлечка-то, оказывается, не такая уж безобидненькая, как думал Николай прежде. Он бросил книгу на траву и, уцепившись руками за доски, приготовился перемахнуть через забор.
– Ой, господин Некрасов! – испугалась Юлечка. – Вы ведь и в самом деле прыгнете… Сюда, сюда идите! – она, потянула Николая за плечо, осторожно отодвинула в разные стороны две старые доски. Теперь, правда не без труда, можно было пробраться в соседний двор.
– Пожалуйте, господин Некрасов! – и Юлечка грациозно сделала реверанс.
Но Николай не решался. Лезть в чужой сад? Словно мальчишка, почти на животе?
– Что же вы медлите, господин Некрасов? Я жду.
Эти слова прозвучали, как приказание и, согнувшись в три погибели, Николай перебрался на другую сторону. Рубикон был перейден!
– Поздравляю, поздравляю! – весело восклицала Юлечка. – Вы совершили героический подвиг. Жаль, нет у меня лаврового венка, чтобы украсить ваше чело. Даже дубовый не могу предложить. Хотите липовый? – она протянула руку к низко нависшей над забором ветке. – Чем липа хуже? Не понимаю.
– Я тоже, – шутливо поддержал Николай. – Из нее великолепные лапти плетут. В них куда как удобно!
– Можно подумать, что вы и сами не прочь в лапоточках пощеголять. По Дворянской улице. Ха-ха-ха! – весело смеялась Юлечка. – Представляю себе, отлично представляю: господин Некрасов в парадном мундире и липовых лапотках!
Лукавые искорки так и мелькали в глазах Юлечки. Поддаваясь ее настроению, Николай быстро освободился от охватившего было его чувства неловкости. Он все больше настраивался на тот задорно-игривый лад, который создавала своей милой болтовней Юлечка.
– А вы слышали, как в деревне про лапти поют? – спросил он, и когда Юлечка отрицательно покачала головой, топнул ногой, подбоченился и негромко пропел:
– Браво, браво! – захлопала в ладоши Юлечка и повела гостя по саду. Шла она впереди, заложив маленькие ручки за спину, словно придерживая красивую, туго заплетенную косу с голубым бантом.
Юлечкин сад был обширнее, чем у Златоустовских. Росли в нем редкие для Ярославля деревья – лиственницы, кедры, пирамидальные тополя. Вдоль дорожек застыли беломраморные Зевс-громовержец, Аполлон – покровитель искусств, Фемида – защитница правосудия, Диана – богиня охоты с колчаном и стрелами. Могучий Геракл разрывал цепи на своей груди, горные орлы клевали сердце Прометея, похитившего огонь у богов.
Да, хозяева сада высоко ценили искусство. По всему видно. Не то, что Мишкин отец.
В самом конце сада свисали с перекладины длинные веревки. Качели!
– Хотите покататься? – спросила Юлечка. – Не боитесь?
Чего тут бояться! Николай не из робкого десятка. Эти качели – детская забава. Вот если бы «гиганты», как на ярмарке.
– Давайте вместе, – предложил Николай.
– Благодарю вас, господин Некрасов. Но я ужасная трусиха. Голова у меня кружится. Так что, пожалуйста, вы одни…
Один так один! Можно и одному. Дело несложное.
Николай поправил веревки, натянул их, как положено, встал ногами на доску и начал качаться. Раз-два, раз-два! Постепенно его движения становились все более плавными и сильными. Вверх-вниз, вверх-вниз! Теплый ветерок трепал волосы на голове, посвистывал в ушах. Хорошо!
А Юлечка глядела на него с восхищением и завистью.
Но вот он сделал сильный рывок. Доска приняла вертикальное положение.
– Ой, пожалуйста, осторожнее! – испугалась Юлечка.
– Ничего! Я не Икар! К солнцу не улечу! – выкрикивал Николай, то приседая, то поднимаясь на доске.
– Слышите, я боюсь, – продолжала тревожиться Юлечка, просительно сложив руки на груди.
– А вы не бойтесь, – раздался насмешливый голос из кустов. – Ничего с ним до самой смерти не случится!
Николай замер. Это Мишка появился. Начнет теперь дурачиться.
И верно. Выбравшись из кустов, Мишка бесцеремонно глядел то на Николая, то на Юлечку.
– Ай да мы! Знай наших! Я-то своего приятеля ищу, а он девицу развлекает.
– Мишель! – вспыхнули щеки у Юлечки. – Это очень невежливо! Это бестактно, наконец!
– Как вы сказали, Юлечка? – ухмыльнувшись, спросил Мишка. – Что-то я не понимаю вас. Нихт ферштейн! Но компрене! Ни бельме!
Юлечка расхохоталась. Да и как же можно было удержаться: сразу на четырех языках изъяснялся Мишка – русском, немецком, французском и татарском.
Но Николаю было не до смеха. Он всерьез опасался, что Мишка выкинет какой-нибудь номер, поставит его и Юлечку в неудобное положение. Все медленнее и медленнее качалась доска. А когда она почти остановилась, на другой ее конец бойко вскочил Мишка.
– Давай, нажимай! – задорно крикнул он и, согнув в коленях свои длинные ноги, толкнул доску вперед. – Их ты! Пошли-поехали!
Доска сразу же взвилась. Ну и силушка у Мишки. Богатырская.
Николай старался не отставать. Он тоже вовсю нажимал ногами. Как уключины в лодке, жалобно взвизгивали железные крючья, заметно накренились вбок державшие перекладину деревья. Уже головы качающихся оказывались внизу, а ноги вверху. Спирало дыхание.
– Довольно, мальчики, довольно! Убьетесь! – чуть не плача, уговаривала Юлечка, встревоженная азартом друзей. Но не так-то легко было унять их.
– Мальчики, остановитесь! Ради бога, остановитесь! – полным отчаяния голосом вскрикивала девушка.
Не тут-то было.
– Наддай, наддай! – надрывался Мишка. Он, кажется, совсем ошалел, глаза, как у пьяного.
– Вверх-вниз, вверх-вниз! Не удастся Мишке обставить Николая. Небось думает, что он пардона запросит. Шалишь! Ни за что Николай не сдастся.
Состязание не ослабевало ни на секунду. Долговязый Мишка сгибался чуть не вдвое, когда он с диким уханьем устремлял доску вверх.
– Боже мой, да что же это такое? – стоя посредине садовой дорожки, всплескивала руками Юлечка. – Когда же конец?
Николаю было жалко Юлечку. Но крикнуть Мишке, что пора кончать, значит, показать свою слабость. Нет уж, пусть он первый сдается.
А Мишка и не думал сдаваться. Вот он с силой нажал доску и сам не устоял. Руки оторвались от веревок, и он упал почти к самым ногам Юлечки.
За ним свалился и Николай. Ему здорово не повезло: перевертываясь на лету, тяжелая доска больно ударила его по лбу. Красные и зеленые искорки замелькали в глазах. На минуту он потерял сознание, а когда стал приходить в себя, то почувствовал: кто-то нежно целует его в лоб.
– Николенька, милый! Живы? – Это Юлечка. Губы ее дрожали, лицо было очень бледное.
Что это? Неужели послышалось ему? «Николенька»? Ведь еще какую-нибудь минуту назад она упорно называла его «господином Некрасовым». «Николенька!..» Заликовало сердце.
– Ничего с ним не сделается… до самой смерти! – послышался недовольный Мишкин голос. – Напрасно пужаетесь!
Он сидел на траве, прислонившись спиной к скамейке. Брови его были нахмурены…
– Вам очень больно? – будто не замечая Мишки, спросила Юлечка и незаметно погладила Николая по голове.
– О нет, пустяки, – слабо отозвался он.
А Мишка снова дал знать о себе:
– До свадьбы доживет!
Потом он поднялся, отряхнул с себя пыль, подошел к Николаю и уже дружелюбно произнес:
– Эх ты, Никола-мученик! Вставай! – и протянул ему обе руки.
Николай быстро поднялся. Саднило лоб, в коленках какая-то слабость. А в общем, все в порядке. Легко отделался. Могло бы быть и хуже.
– Извините, пожалуйста, – обратился он к Юлечке, опуская глаза. – Мы напугали вас.
– Да, да, сделайте милость – извините! – опять закривлялся Мишка. – Мы больше не будем, мы пай-мальчики!..
На лице Юлечки мелькнула слабая улыбка: