Выбрать главу

Он чувствовал невероятную усталость, энергия его почти иссякла. Конечно, самоубийство считалось в Гвардии худшим видом бесчестья, если только ты не спасал себя этим от предательства, но где теперь была Гвардия, и что означало слово «честь»? У него не было будущего, ему не хватало мужества стать вечным изгнанником, тщетно пытающимся отыскать исчезнувший мир. Если бы только Иолия не погибла, если бы только он ее не убил!..

Анаэна! Анаэна, вероятно, поплачет. Она любит его. Ну и что же? Она легко найдет себе среди молодых людей «Тильзина» или других городов более достойную партию, чем он, и в конечном счете его забудет. Эта мысль оказалась горькой.

И все же ничего другого он сделать не мог. Он был кончен, стал пришедшим в негодность инструментом. Гвардия умерла, Империя умерла, его вера рассыпалась в прах, на душе висел грех убийства любимой женщины. Лучше всего было исчезнуть. Да и что ему делать среди этого чуждого ему народа — постоянно сожалеть о порядке, который он считал безусловно отвратительным, но который был порядком его мира?

Он ни о чем не сожалел. За исключением того, что касалось Иолии, совесть его была спокойна. В остальном же Тинкар был виновным не более, чем «Скорпион». Он был инструментом, инструментом, созданным таким образом, что галактианам никогда не удастся его переделать. Его руки убивали, служа Империи, но он не ощущал за это ответственности. Иногда, правда, что-то в нем возмущалось, но это случалось лишь в те моменты, когда Империя пыталась превратить его в палача. Такие чувства, наверное, обуревали гвардейцев, с самого начала вставших на сторону мятежников и обеспечивших успех восстания.

Он поднял голову, и, вследствие частой для астронавтов иллюзии, ему показалось, что «Тильзин» опрокинулся, а он висит над бездной вниз головой. Звезды холодно блестели, и Тинкар пожалел о том, что уже не познает других миров. Но и это желание прошло: даже если бы он всю жизнь носился по космосу из конца в конец, то и тогда побывал бы лишь в крохотной его части. Вселенная была слишком обширна для человека. Он подумал о горькой философии Тана и о том отчаянии, которое крылось за ней. Был ли текнор прав? Была ли Вселенная огромной слепой машиной, в которой человек, ее конечный продукт, утолял свою бесконечную жажду познания? Существовал ли Бог, отличный от того, которого его приучили обожать и бояться, благосклонный Бог, который не забывал о своих созданиях, даже определяя им наказания за грехи? Оставалось ли что-то от человека после его смерти, и встретится ли он где-нибудь, вне времени и пространства, с Иолией? Ему было бы приятно поверить в это, но в последние мгновения жизни истина Тинкару не открывалась. Вероятно, Тан был прав, людское желание жить вечно было тщетным, только раса могла надеяться на бессмертие.

Человеческая раса! Что-то жило в нем из того, что жило в первых людях, даже еще до первых людей; это что-то всплыло из первобытных морей подсознания и передалось ему через поколения. Жизнь. То, чего он не сможет передать дальше. В нем нить жизни была разорвана навсегда. Он отказывался быть ее участником. Если Вселенная решила раздавить его, он одержит над ней единственно возможную победу, по своей собственной воле погасит в себе частицу будущего.

Он взглянул на часы. Еще десять минут.

— Тинкар! Что ты здесь делаешь? С ума сошел? Мы же ныряем в гиперпространство!

Он раздраженно обернулся. Перед ним стояла Анаэна, в лучах сверхновой ее расстроенное лицо хорошо просматривалось сквозь прозрачный шар шлема.

— Быстрее! Я не успела предупредить текнора, что отправляюсь тебя искать. Я заметила тебя в перископ и так счастлива от того, что нашла! Пойдем!

— Оставь меня, Ана… У тебя еще есть время вернуться.

— Пойдем, Тинкар, умоляю! Я люблю тебя! Пойдем!

— Оставь меня. Я всегда буду среди вас парией. Мне лучше исчезнуть. Я тебе не ровня, Ана.

— Да ты просто трус, Тинкар!

Она стояла перед ним, трясясь от ярости, и, испугавшись, как бы ее магнитные подошвы не оторвались от корпуса, он схватил ее за плечи, чтобы поддержать.

— Возможно, Ана. Скорее всего, ты права. Именно по этой причине мне больше не хочется жить.

— Что ж. Стало быть, я полюбила труса. Тем хуже! Ад, небо, абсолютное ничто — все для меня лучше, чем жизнь без тебя. Я остаюсь здесь. Полагаю, ты не сможешь отказать мне в этой милости?

Он схватил ее и потащил к люку. Она высвободилась, выхватила из кармана скафандра маленький фульгуратор, направила на него.

— Ну нет, Тинкар! Тебе не зашвырнуть меня в люк!