В себя я пришел уже в каком-то круглом зале с низким потолком, но без видимых проемов. Стены были украшены барельефами, на которых резвились стилизованные крабы. В этом зале я провел почти два месяца, так что времени поизучать и пофотографировать их у меня было предостаточно. Там постоянно горел яркий свет, из-за чего сначала я никак не мог уснуть, но потом все же свыкся. В первые два дня я был там совершенно один, затем меня под надежной охраной раз в сутки стали выводить на прогулку. Пока я спал, мне приносили обильную и свежую, но не слишком питательную — по крайней мере для меня — пищу, состоявшую главным образом из различных желатинов и фруктов. Я чувствовал себя встревоженным и довольно-таки подавленным. Из того, что происходило в зале совета, я знал, что вы вышли из того сражения победителями, но они вполне могли атаковать вас снова, правда, теперь, осознавая грозящую вам опасность, вы были бы уже настороже. К тому же, насколько я смог заметить, их оружие сильно уступало нашему. Тогда я еще не знал, что они, напротив, вооружены достаточно мощно и не пользуются этим своим оружием лишь в силу некоего ритуального запрета, связанного с их религией. Но этому периоду вскоре придет конец.
На восьмой день, когда мне уже начало казаться, что время тянется бесконечно долго, дверь открылась, и вошел какой-то марсианин, преклонных лет старец. Смерив меня пристальным взглядом, он уселся на землю напротив меня и на своем языке задал мне некий вопрос. Естественно, я ничего не понял. Тогда он заговорил на другом, совершенно уже ином наречии. Я снова никак не отреагировал, что его, похоже, весьма удивило. Он принялся довольно-таки сложным образом жестикулировать, что, разумеется, принесло не больше успеха. Я понял лишь то, что на Марсе, судя по всему, существует три расы. Откуда-то из-под тоги он извлек суму, из которой вытащил лист бумаги и карандаш и нарисовал в центре листа сверкающий диск, затем концентрический круг с жирной точкой где-то сбоку, потом — еще один, и еще. Всего таких кругов он нарисовал ровно десять. Внезапно я понял, что все это — их представление солнечной системы. Десятый круг должен был относиться к какой-то неизвестной нам трансплутоновой планете. Он постучал пальцем по кругу, представляющему орбиту Марса, а другой рукой указал на себя самого. Эта рука обладала одной отличительной особенностью: на ней было шесть пальцев, тогда как руки всех других виденных мною марсиан располагали лишь пятью, как и наши. Тут уже я приложил палец к орбите Земле и указал на себя. Удовлетворенно кивнув, он с поразительной ловкостью и быстротой нарисовал марсианина, произнес соответствующее слово: кникс, а затем вопрошающе посмотрел на меня. Уж и не знаю почему, но вместо того, чтобы сказать «землянин», я ответил «теллуриец», а поправляться — из опасения все лишь запутать — не стал. Урок продолжался часа два, после чего он ушел.
Вернулся он на следующий день и приходил в каждый из дней моего плена. Я получил от него бумагу и карандаш — свою записную книжку я потерял — и составил своего рода французско-марсианский словарь, после чего обучил его французскому, на котором все мы говорим вместо английского, коего не знают Луи с Артуром. У меня способность к языкам, так вот: хотя марсианский крайне прост, а французский очень сложен, этот скотина Ниуп — так его зовут — научился выражаться на сносном французском скорее, чем у меня начали складываться самые элементарные марсианские фразы.