Две машины виднеются на фоне освещенных отблесками пожара домов. На одной маячат солдаты, на другой чернеет брезент… Едут, ничего не подозревая, едут подменить своих…
— До чего же обнаглели, гады!.. Вот я их проучу, — клацает затвором автоматчик Макогонов, жилистый, юркий.
— Без команды не смей! — приказываю.
Не доехав до нашего дома метров тридцать, машины затормозили. С третьего этажа, где только что взрывались гранаты, заработал «МГ». Фрицев будто метлой смело с их сидений на дно кузова. Но сразу почувствовали, что огонь и туда достает, стали прыгать на мостовую. Застрекотали автоматы.
— Гитлер капут! Гитлер капут! — это около машины.
— Не стрелять! — крикнул Байрачный и первый подался к пленным. Мы прямо из окон выпрыгиваем на улицу и тоже — к машинам.
Пленные дрожат с перепугу.
Целеньких девять. Все молодые, лет по восемнадцать, не больше. Приказываем им подобрать раненых, тех пятеро. А семеро — в том числе молодой лейтенант и шофер — изрешечены пулями. Байрачный посылает связного к Расторгуеву и Марченко, пусть, мол, передаст им, что дорога свободна… Из высокого дома, украшенного архитектурными безделушками, ребята ведут двух наших раненых… «Так, за красоту платим кровью», — подумалось.
Выносят, как необычный трофей, мелкокалиберную пушку-скорострелку.
— Интересная штуковина, — посматривает на нее Орлов, — но почему-то не работает. То ли мы ее повредили гранатой, то ли не умеем ею пользоваться.
Спивак спрашивает по-немецки у пленных, кто из них разбирается в этой штуковине. Молчат, никто даже не пошевелился. Поглядывают исподлобья, враждебно.
— Видно, прошел первый испуг, теперь заговорила спесь, — презрительно усмехается Спивак.
— Обойдемся и без их консультации, — громко заявляет Орлов. — Вот подойдут наши артиллеристы или оружейники — разберутся что к чему.
Байрачный приказывает прочесать дворы с обеих сторон улицы и занять оборону в конце квартала. Фронтом — к центру города. Идем, прислушиваясь к наступившей тишине. Правда, справа, в нескольких кварталах отсюда, идет бой. Часть наших «тридцатьчетверок», первая рота автоматчиков, взвод пэтээровцев и взвод «станкачей», которым снова командует Чопик, наступают на Высокий Замок.
— Пока не очистим его от фашистской нечисти, — говорит Спивак, — не пробиться к вокзалу ни на шаг. Будут бить, гады, с той высоты нам в спину. Ведь Высокий Замок, наверное, потому так и зовется, что стоит на самом высоком месте во Львове…
— А почему комбат забрал «станкачей» от нас? — посматриваю на Спивака.
— Капитан Походько держит этот взвод как свой резерв и бросает туда, куда считает необходимым.
— Ребята, идите сюда! — неизвестно к кому обращается Володя Червяков.
Подходим. Возле водосточной трубы стоит кадка, полная воды. Владимир черпает из нее каской дождевую воду и моет сапоги. Мы скручиваем пучки из травы, растущей вдоль невысокой ограды, и тоже моем свои кирзовые. Вскоре подошел Орлов с несколькими ребятами.
— Будет ругать нас хозяйка за дождевую воду, которую мы вычерпали, — отзывается Спивак.
— Если бы только и горя было ей за всю войну, что вычерпана вода из кадки, — отвечает весело Вадим Орлов. Льет воду на сапоги, и снова слышен его бас: — Наверное, продырявились мои модные, уже и в них водица…
— Это, наверное, не вода, а то, что захватил еще из подземелья, — смеется Володя Червяков. — Теперь оно разбавилось дождевкой да и чавкает… Если бы у тебя были не портянки, а носки, можно было считать их за БэУ, наверное, уже второй категории.
— Какая же тогда первая? — интересуется Орлов.
— По флотской классификации их даже три, — охотно отвечает Червяков. — Первая — это когда, сняв носки, подкинешь их вверх — и они прилипнут к потолку… Вторая — если, не снимая их, можно обрезать ногти на ногах. А третья — когда можно снять носки, не снимая ботинок…
— Остроумный народ эти морячки, — смеясь, замечает Кумпан. — Видишь, что выдумали… Хотя у самих такая чистота, что можно позавидовать. Как у молодой хозяйки-чистюли…
— Чего это вы тут зубы скалите! — появляется, будто из-под земли, Байрачный. — Под носом у противника клуб веселых развлечений устроили. — Увидев вымытые сапоги, уже тише буркнул: — Лоск будете наводить потом. А сейчас — марш по своим местам!
Выходим на улицу и слышим, как он, хлюпая водой, трет пучком травы свои хромовые сапожки.
Нас догоняет взвод Расторгуева и наши пулеметчики. Следом за ними, позванивая траками гусениц о мостовую, ползут «тридцатьчетверки». Выходим в конец квартала, но перейти улицу, что пролегает поперек, невозможно. Огонь пулеметов противника преградил нам дорогу. Трассирующие ударяются о мостовую и, взлетая вверх, так пронзительно свистят, что даже в душе екает. Прижимаемся к стенам, выискивая любой выступ, только бы не продырявила тебя эта огненная шальная оса. С тяжелым свистом проносятся снаряды. Танки становятся под ветвистые деревья — если не для защиты, то хотя бы для маскировки.