«Похоже на безрассудство, — подумал я, слушая комроты. — А может быть, в нем, в Байрачном, в самом деле сидит такая безоглядная смелость, которая берет города?.. Вся ставка — на неожиданность и внезапность нападения… Только бы никто из наших преждевременно не выстрелил. Тогда уж не добраться до вражеских артиллеристов…»
И, будто читая мои мысли, Байрачный напоследок строго добавил:
— Помните, что именно сейчас самообладание и выдержка — важнее всего! — Он окинул быстрым взглядом запыленных, запорошенных бойцов, которые не сводили с него глаз, и резанул рукой воздух: — Пошли, архаровцы!
Густой черный дым, насыщенный резиновым смрадом — неподалеку пылали несколько немецких автомашин, — клубился над мостовой. Глотая его, мы добрели до стены живой изгороди, которой был окружен скверик. Залегли. Слышны отрывистые команды чужеземных унтеров около пушек, слышен металлический перезвон гильз, что падают из казенника на землю. По телу пробегает нервная дрожь: ведь твоя смерть или твоя победа — в нескольких шагах. Сводит пальцы рук, которые, кажется, намертво приросли к автомату. Володя Червяков, вижу, держит наготове уральский нож. Молчим, будто бы и не дышим. Ждем.
Вон справа, на той стороне сквера, прозвучал автомат. Наверное, наши ребята расправляются с вражескими пулеметчиками. Это то, чего мы ждали. Байрачный, тихонько свистнув, мигом бросается через вьющуюся зелень изгороди в скверик. И мы летим, не чуя под собой земли. Краешком глаза замечаю, что возле первой пушки уже нечего делать: расчет ее лежит; бегу в дальний уголок сквера. На шаг впереди — пятнистая от пота гимнастерка Володи Червякова. Он что-то кричит. Бросаю взгляд немного влево: фрицы поспешно разворачивают вторую пушку против нас. Уже ее черное дуло смотрит в мою душу. «Он или я?» — подумалось про того артиллериста, который должен сейчас полоснуть по нам картечью. Не останавливаясь, нажимаю на гашетку. Байрачный прошмыгнул мимо меня. Стреляет почему-то не из автомата, который покачивается на груди, а из пистолета. Из-за станины поднимаются две ребристые каски. На серых перекошенных лицах — стеклянные, наполненные страхом глаза. Смотрю на них, и на душе становится тошно от чужого страха. У того, что напротив меня, дрожат побелевшие толстые губы, будто прижатые шляпками один к другому скользкие шампиньоны. На обрюзглых, обвисших щеках грязные потоки пота или слез.
— Ну и противнющий же ты, тонкошкурый трус, — сплевывает Володя, забирая у него торчащий из-под ремня «вальтер».
А в это время из-за груды снарядных ящиков грянул выстрел. Червяков полуобернулся в ту сторону и медленно, будто нехотя, мягко опустился на землю… Орлов тут же бросился за эти ящики и дал очередь из автомата по немцу, что стрелял.
— Если враг не сдается… — как бы объясняет свой поступок. — Такого мерзавца уже не перевоспитаешь…
Еще за нашей спиной, в районе Высокого Замка, шел ожесточенный бой. Гитлеровцы, которые там занимали выгодные позиции, не сдавались. Еще и на севере от нас, и на юге стрекотали пулеметы, гудели пушки, а мы, уничтожив две противотанковые пушки, которые закрывали нам дорогу, стремительно рванули вперед. По Городецкой, по прилегающим к ней улочкам и переулкам продвигались к железнодорожному вокзалу. Понимали: чем быстрее им овладеем, тем скорее победим врага.
Байрачный носился как ошалелый — от взвода к взводу, от своих подчиненных к танкистам, артиллеристам, пэтээровцам, которые были нам приданы. Черный, как жук рогач, напористый, подвижный, он везде успевал. И уже в безвыходном положении находился выход, и уже наши трудности становились трудностями для врага…
Около высокого и довольно мрачного костела Елизаветы — это уже на ближних подступах к вокзалу — противник сосредоточил много всякой боевой техники и живой силы. Это мы почувствовали сразу, налетев на сплошную стену огня. Враг бил из штурмовых орудий, из гаубиц, со стороны вокзала доносилось противное завывание шестиствольного миномета. По кустам секли крупнокалиберные пулеметы, срезая, будто лезвиями, ветки. Туго шелестели, пролетая над нами, тяжелые снаряды: холодно, по-змеиному шипели осколки мин, которые падали как будто прямо с неба, доставая нас даже за высокими стенами.