— Может, комбриг Фомич хочет ближе познакомиться с тобой, — с доброй лукавинкой в глазах посматривает на франтовато одетого Погосяна Петя Чопик. — Ну, а мы здесь как сопровождающие…
Погосян расправляет складки на новенькой гимнастерке, отодвигает подальше назад новенькую кобуру с пистолетом.
При этих движениях мягко поскрипывает кожаная портупея. На нем все такое празднично новое, как будто он только что возвратился с первомайского парада. Нам даже неудобно как-то идти с ним рядом в своих вылинявших под дождями и солнцем гимнастерках, на которых кое-где темнеют пятна мазута, виднеются не совсем аккуратно заштопанные дырки.
— Слишком высокая честь для меня — ходить в сопровождении такой свиты, — поблескивает угольками глаз Погосян, кивая головой на ордена и медали, которые сияют у каждого из нас на груди. — Такой чести удостаиваются даже не все генералы, особенно в тылу… Я с вами как неоперившийся птенец среди крылатых орлов…
— А ты не тушуйся, браток, — похлопывает его по плечу широкой ладонью Чопик. — У тебя все впереди. Еще не конец войне…
Теперь штаб находится на юго-западной окраине города в двухэтажном особняке, который прикрыт с улицы вековыми липами и березами. Возле чугунной узорчатой ограды маячит здоровяк Шуляк с автоматом на шее. Немного в стороне, опираясь плечом на ограду, стоит, печально опустив голову, смуглая девушка в темно-коричневом платье.
— Вы кого-то ждете? — игриво спрашивает Чопик.
Девушка подняла на него большие карие глаза, в которых в глубине таилась печаль:
— Мне нужен самый старший командир.
— Какой части? — оживление не покидает Петра. — Ведь здесь не одна…
Девушка будто взвешивала, можно ли доверить нам свою тайну.
— Где служил Марченко, — ответила тихо. И уже громче добавила: — Мне уже сказали, что ее командир — в этом доме…
Мы поняли, кто она. Мгновенно исчезли эти глуповато-веселые усмешки, что появляются на солдатских лицах при виде красивой девушки.
— Значит, к полковнику Фомичу? — серьезным тоном уточняет Чопик, чуть опустив голову.
— Да, — вздохнула девушка.
— Так почему же вы не заходите?
— Он не пускает, — показала печальными глазами на часового. — Говорит, что гражданским вход запрещен…
— Эх ты, Шуляк… — покачал головой Петр. — Нашел перед кем демонстрировать свою выучку или силу. — И уже к девушке: — Идемте с нами, Стефа!
Она, видно, удивлена тем, что мы знаем ее имя. Потом подхватывает старенький чемоданчик и, поглядывая на Шуляка, идет впереди нас по выстланной каменными плитами дорожке.
В просторной комнате на первом этаже прохладно и, как казалось мне после яркого солнца, сумрачно. Открытые окна затемнены извне густыми яблоневыми ветками.
Гвардии старший лейтенант Байрачный докладывает полковнику Фомичу о том, что командиры взводов второй роты автоматчиков прибыли в полном составе.
— Хорошо, что не заставляете меня ждать. — Комбриг сделал шаг от окна и остановился взглядом на незнакомой девушке.
— А это чей-то помощник или заместитель? — его продолговатое суровое лицо прояснилось улыбкой. Потом довольно мягко, наверное, чтобы не испугать посетительницу, спрашивает: — Какой случай вас привел сюда?
Девушка, теряясь, опустила глаза, но быстро овладела собой.
— Я — Стефа, Стефания Третяк. Я… — она запнулась, будто ей не хватило воздуха. — Я, ну как вам сказать, три года ждала Сашу Марченко… — Слезы наполнили ее глаза. Она, глотая их, достала из рукава платья розовый платочек и стала вытирать им лицо…
— Примите мое самое искреннее соболезнование. — Полковник, невысокий, сильный и подвижный, сделал несколько шагов к девушке. Коснулся рукой ее худенького плеча: — Да и не только мое. Все мы и любили, и уважали Сашу…
— Спасибо вам, — подняла голову, — Простите, но я пришла не за этим… Прошу вас взять меня на фронт, в свою часть…
Фомич не ожидал, что именно так обернется дело. Да и мы не ожидали. Наступила тишина. Комбриг, наклонив голову, медленно отступил к окну, оперся сильными ладонями на подоконник и какую-то минуту или две смотрел на пышную траву запущенного сада. Потом бросил взгляд на Стефу:
— Что же вы умеете?
Она смущенно, как будто в чем-то провинилась, пожала плечами:
— Пока что ничего… Умею только ненавидеть врага. — И уж совсем тихо добавила: — Мечтала любить по-настоящему Сашу, но…
В серых, широко открытых глазах полковника Фомича — искреннее восхищение и будто даже удивление девичьей смелостью и откровенностью. А мне припомнилась надпись на красной ленте, которой были обернуты белые розы, положенные на Сашину могилу. «Наверное, действительно любила», — подумалось.