— Шпионы будут, — категорически заявляет Пахуцкий, — будут! Без них нельзя.
— А что им делать? — удивляется Губа.
— Шпионят даже добрые соседи друг за другом, а о государствах и говорить не приходится. Наверно, тебе говорила мать: «А, ну, сбегай, Николка, к тетке Фроське или Ярине, сбегай да хорошенько посмотри, с чем она печет пирожки, делает ли калачи или печет один хлеб?.. Заодно посмотри, повесила ли рушники над окнами да над карточками. Посмотри, а как спросит, зачем пришел, скажешь: мать просила формочки. Возьмешь, если даст, а нет, не задерживайся».
— Ну, это же «шпионаж» ради соревнования, чтобы одной другую переплюнуть… А я о настоящих шпионах. Таких, думаю, не будет. — Губа развязывает вещмешок, добывает оттуда сухарь. Хрустнув им, он продолжает: — Хорошая жизнь настанет, это точно, но, наверно, не всем этого дождаться, не всем дойти, — вздыхает. — На что вот Петя Чопик-одессит и смельчак, и проныра, да и смекалистый, а, видишь, и его не стало… Трудно нашему брату долго продержаться. Если не пуля, не снаряд, так мина или граната, или еще хуже — бомбой ударит.
— Этого, Николай, можешь не бояться, — серьезным тоном изрекает Пахуцкий. — На тебя не станут бомб тратить. Это все равно что стрелять по комарам из винтовки…
— Промахнется по тебе, а в меня, смотришь, попал…
— За честь будешь считать, — смеется Макар.
В Скалате к колонне присоединяется еще один танковый батальон. Третью роту автоматчиков забирают от нас и ведут на машины. Присоединились. Пятиминутный перекур.
Соскакиваем с брони, чтобы немного размяться.
— Спивака здесь нет? — слышу из темноты знакомый голос старшины Чернова, комсорга танкового батальона.
— Он, — говорю, — с минометчиками, на автомашине. На танк не влезет.
Чернов подходит ко мне.
— А, это ты, Стародубчик! Давно же мы не виделись… Ну, как оно?
— Да так. Вроде бьем по ним, а оно и по нас ударяет. Рикошетом. Попало и в зампостроя, и в Вичканова, и в Червякова-старшего, и в Чопика, а нашего комроты Байрачного ранило…
— Как в Чопика? — удивляется тот. — Я видел его полчаса тому назад на бронетранспортере.
— Неужели? Наверное, обознался.
— Да, тут обознаешься! Рыжее его во всей бригаде нет…
— Откуда же он взялся? — удивляюсь. — В батальоне о нем — ни слуху ни духу.
— О, да ты, выходит, ничего не знаешь! — выкрикивает Чернов и смеется громко, даже раскачивается. — Да Петя Чопик — герой сегодняшнего дня, герой номер один! Это же он спас знамя бригады! Правда, ему, говорят, помогли Федулов и Перепелица. Но они, — вздохнул, — оба погибли…
— Федулов погиб, а Перепелица — живой, — говорю, — только тяжело ранен. Его еще утром минометчики отправили в госпиталь… Как же это так случилось, — посматриваю на Чернова, — как раз те, кто сидел на «губе» и кто караулил их, спасли знамя?
— Ну, об этом ты лучше у Чопика расспроси. Я же там не был. Только пересказываю то, что слышал.
— А может, придумали?
— Чудак! Как же придумали, когда об этом только и разговор у танкистов.
Я подумал: комбат Походько не назвал имена бойцов, спасших знамя, потому, что посчитал неуместным прославлять тех, кто еще не отбыл наказание… А завтра не только объявит им благодарность в приказе, а, пожалуй, и к награде представит. Он, Походько, любит порядок.
X
Снова ужасный ветер треплет нам шинели, снова напряженно гудит мостовая и вызванивает, громыхает железо.
Поздно ночью останавливаемся в Копычинцах, чтобы «тридцатьчетверки» заправить горючим, пополнить снарядами. И наконец чтобы какой-то час передохнули уставшие, перегретые моторы. Моторы устают, люди — нет.
Между скопищем автомашин, танков, пушек, «катюш», самоходок отыскиваю штабные бронетранспортеры. На мой голос отзывается из темноты Чопик.
Залезаю к нему в бронетранспортер.
Оказывается, Петр находится еще под охраной, но подходить к Чопику посторонним, разговаривать с ним можно. Больше того, когда я уселся около Петра и попросил его рассказать, как ему посчастливилось в Ромашовке не попасть в плен и спасти знамя, караульный поднялся на ноги:
— Ну, пока вы тут болтаете, я немного разомнусь. Схожу к своим.
Ему, видно, уже надоело слушать рассказ Петра. Наверное, за день сюда наведалось немало таких любопытных, как я.
— Видишь, — улыбается Петр. — Езжу с охраной. Как видный генерал. — И уже без улыбки: — Еще до сих пор нахожусь под арестом, отбываю «губу»… Это уже третьи сутки — утром освободят. Комбат Походько своих приказов не отменяет.