Гнетущее молчание нарушил Николай Губа:
— Товарищ гвардии старший лейтенант, а как там, в тылу, уже сеют? Весна же в полной силе…
Мне вспомнилось когда-то слышанное: где бы ни был и чем бы ни занимался, а настоящий хлебороб всегда думает о своем…
Байрачный, видно все еще размышляя о потерях в роте, не торопясь ответил:
— Сеют, товарищ Губа, сеют… Когда есть что и есть чем…
Затем захотел осмотреть свое хозяйство. Его сопровождали командиры взводов и старшина Гаршин.
В обед, возвращаясь из штаба батальона, Байрачный позвал меня:
— Что ж, Стародуб, выходит, нам снова из огня да в полымя. Снова в наступление… — Сорвал веточку явора и стал отрывать губами клейкие листочки. — Горькие, но приятные…
— А вы надеялись, что бригада будет отдыхать? — интересуюсь.
— Да нет, — сплюнул листочек. — Просто хотелось, чтобы эта стоянка была более продолжительной…
Посматриваю на него вопросительно.
— Видишь, Юра, — понизил голос Байрачный. — Находясь в госпитале, я залечил одну рану, а получил другую. Вот здесь, — он дотронулся веточкой до груди. — Это произошло так неожиданно, даже самому удивительно… Не искал этого, не ждал… А вот встретил ее и почувствовал, что втрескался по самую завязку… Ты не улыбайся, — глянул он на меня горячими глазами. — Я, друг, не шучу…
— Так при чем же здесь продолжительность нашей стоянки? — прячу усмешку.
— Чудак! Ты, вижу, в этих делах не соображаешь… Просто соскучился по ней, по Тамаре, и хочется ее проведать. Очень хочется… Если бы можно было ей уйти из госпиталя — забрал бы к себе немедленно.
— А как на это посмотрят комбат Походько или комбриг?
Но Байрачный не успел ответить: прозвучала команда «Сбор!».
Вот уже несколько дней мы стоим в обороне. Для танковой части, которая привыкла к стремительным маршам, к маневренным действиям, такая форма ведения боя очень утомительна. Но нас немного утешает то, что «сидение» в окопах не беспрерывное.
Комбриг Фомич приказал сделать так: одна половина батальона в обороне, а другая на учении, через неделю они меняются местами.
В бригаду прибыло пополнение. В основном это люди из освобожденных от немецко-фашистской оккупации городов и сел.
Участок нашей обороны проходил в предгорьях Карпат, километрах в десяти к западу от Коломыи. Когда мы впервые туда попали, были приятно удивлены тем, что он так хорошо оборудован: среди буйных, сочных трав, что доходили до пояса, были замаскированы блиндажи в два-три наката, окопы с прочно укрепленными стенками, глубокие траншеи, ниши для боеприпасов.
В первый же день мы узнали от своих соседей справа — пехотинцев, что противник не атакует. Но, занимая господствующую высоту, он днем ведет автоматно-пулеметный огонь по нашему переднему краю, а из дальнобойных орудий обстреливает шоссейную дорогу, ведущую в Коломыю с Надвирной, и саму Коломыю, где расположены их (а теперь и наши) тылы.
— Если бы спихнуть его с этой высоты в долину, — говорит один из наших соседей, молоденький сержант Нещадимов, — мы бы улучшили свои позиции, да и тылам, что в Коломые, и ее жителям было бы спокойнее…
Смотрю на этого бравого, совсем юного Нещадимова, наверное, вчерашнего десятиклассника, который мне понравился своей опрятностью, военной выправкой и умением по-командирски мыслить, и думаю, что хорошо было бы перетянуть его в нашу роту. Он, безусловно, поправился бы Байрачному.
Наверное, и командование соседней воинской части рассуждало относительно противника примерно так же, как и сержант Нещадимов.
Когда уже совсем стемнело, подходит ко мне своей энергичной походкой комроты Байрачный:
— Ты, Стародуб, — я заметил в его всегда живых глазах то ли тревогу, то ли озабоченность, — передай командирам взводов, чтобы все автоматчики были на местах! — Он по военной привычке повернулся через левое плечо и, ничего не объясняя, зашагал на КП соседей…
Ночную тишину переднего края иногда нарушают короткие автоматные очереди, будто кто-то бросает полную горсть кремней на дно пустой кадки. Басовито вторят им вражеские пулеметы. Наша сторона молчит… В кратковременное затишье пронеслось по траншее тихое и властное:
— Приготовиться к атаке!
— Приготовиться!
— Ничего лишнего не брать, слышишь, Стародуб? Прикажи своим! — обращается ко мне Байрачный, стоя над моим окопом. — Оставь одного бойца для охраны вещей. Никакого шума, никаких выкриков! Гнать врага до второй линии обороны… А там будет видно…
— Примерно так, как сейчас на дворе…