Прошло время. Понемногу стали забывать и об атаке, и о благодарности. Но вдруг о них нежданно-негаданно заговорил полковник Фомич, новое звание он получил недавно. На совещании офицеров он подвел итоги полуторамесячной боевой и политической подготовки нашей бригады, проанализировал наше пребывание в обороне (это совещание означало, что мы вот-вот должны сняться с якоря).
— Оборона для автоматчиков — дело новое. Они ведь привыкли к мобильности, к наступательному бою. Можно лишь поблагодарить их за терпеливость, за выдержанность, за сознательное отношение к своим обязанностям.
Но в обороне произошел один казус. Я имею в виду самовольную, неподготовленную ночную атаку, в которую повел свою роту старший лейтенант Байрачный.
Почти в центре просторной комнаты среди сидящих вытянулась крепко сбитая, невысокая фигура Байрачного.
— Садитесь! — бросил ему Фомич. — Думаю, что если вот так неосмотрительно, по-мальчишески будут действовать наши командиры, бригада быстро превратится из боевой единицы в сборище анархистов. — Снова отыскал взглядом Байрачного и, будто только к нему обращаясь, добавил: — Мало того, что не спросил разрешения у командования, а еще и повел людей в атаку без артподготовки, без минометного и пулеметного прикрытия… Какая несерьезность!
— Товарищ гвардии полковник! — осмелился подать голос Байрачный. — Наша рота шла во втором эшелоне атакующих, так что ей почти ничего не угрожало…
— Это вы теперь такой умный, потому что все обошлось… А были бы потери, мы бы с вами иначе разговаривали…
Возможно, Фомич и не упомянул бы на совещании имени Байрачного, если бы знал, что старший лейтенант все-таки побеспокоился о своих архаровцах. Но откуда было комбригу знать о таких тонкостях? Ему была известна лишь официальная сторона дела. Хотя Байрачный и не пал духом, но, видно, на душе у него было неспокойно.
— Думаю о том, что произошло, — как-то признался он мне, — и удивляюсь… Ведь мы здесь, на фронте, каждый день ходим под пулями и снарядами, каждую минуту тебя подстерегает смерть или увечье, но воспринимаешь это спокойно, будто так оно и должно быть… А вот поругало тебя начальство, тебя уже давит внутри, болит… — Он поднял на меня погрустневшие черные глаза и добавил: — Ну что эти слова Фомича в сравнении с опасностью в бою? А видишь, жалят…
Байрачный неторопливо закурил, глубоко затянулся и лишь потом сказал:
— У меня совесть чиста — и перед подчиненными, и перед начальством… Представится возможность — докажу это! — рубанул воздух рукой.
— И представится, — едва сдерживаю улыбку. — Ждать недолго. Вон танкисты уже прикрепляют дополнительные баки с горючим. Значит, скоро в дорогу.
Когда мы снимались с обороны, противник, очевидно заметив перемещения в нашем стане, открыл ураганный артогонь. Трое из нашей роты были ранены, среди них и Петя Чопик. И хотя ранение легкое. — осколок «царапнул» левое предплечье, все же врачи оставили его на некоторое время в санпункте.
III
Лето сорок четвертого года выдалось жарким, а для нашей бригады в особенности — но это уже в переносном смысле. В конце июня мы покинули гостеприимную Коломыю с ее тихими зелеными улочками, с прозрачными студеными водами Прута, с приветливыми, добросердечными ее жителями, которые встречали нас радостными объятьями, а провожали со слезами на глазах.
Мимо сожженных дотла сел, через разбитые бомбами и снарядами городишки, через руины Тернополя мчимся на танках и автомашинах на север.
По всей прифронтовой полосе, где еще не стерлись следы жестоких боев, бурьянищи как подлески — и волкам есть где спрятаться. А местами на больших загонах уже выбросила колос яровая пшеница, сизеет овес, изумрудно зеленеет просо. Люди пашут, наверное, под озимую, кое-где лошадьми, больше — коровами, лишь на одном поле — механизированная пахота: армейский тягач тянет два четырехлемешных плуга, оставляя позади себя широкую черную полосу. Пыль от нашей колонны стелется густой серой тучей, будто дымовая завеса. Сидим на броне, запыленные, как черти. Сознание того, что идем освобождать новые города и села от ненавистных оккупантов, радует душу. Останавливаемся около небольшого леса, в котором уже и без нас, кажется, тесно от бесчисленных палаток, автомашин, пушек, повозок, полевых кухонь, тягачей, бронетранспортеров, «катюш», мотоциклов и другой военной техники и вооружения. Среди всего этого скопища хлопотливо суетятся пехотинцы, артиллеристы, саперы.