И хотя тесно было, как на ярмарке, все же и для нас место отыскалось. Расположились мы на опушке, что простиралась на юго-запад.
Не успела еще наша «тридцатьчетверка», на башне которой красуется надпись «Гвардия», вырулить, чтобы стать в шеренгу с другими, как к ней подбегает разгоряченный, возбужденный Байрачный.
— Саша, быстрей вылезай! — зовет в открытый передний люк. — Есть для тебя интересная новость!
Из башни пружинисто, по-спортивному легко выскакивает Александр Марченко — стрелок-радист «Гвардии». Обмениваются дружескими тумаками с Байрачным. И хотя они на разных ступенях военной лестницы: один — старшина, другой — старший лейтенант, такое приветствие никого из нас не удивляет. Знаем, что они — неразлучные друзья, дружат еще с первых дней формирования бригады.
— Ты только посмотри сюда, Саша, — Байрачный раскрывает планшет, где лежит карта-сотка. — Мы находимся вот здесь, — показывает обломком тоненькой ветки. — Если смотреть на запад, за линию фронта, справа от нас — Броды, слева — Перемышляны, а прямо от нас — Золочев, от которого самый короткий путь ко Львову! Понял? Значит, нам достается освобождать от врага, — значительно поднял вверх палец, — город Львов. Здорово, а?
Марченко, который значительно сдержаннее Байрачного, мягко улыбается:
— Вот если бы ты, друг, был хотя бы адъютантом у командующего фронтом или самим начальником штаба, тогда бы я поверил, что твоя идея будет одобрена.
— Что же у тебя вызывает сомнение?
— Просто могут другую армию бросить на штурм Львова, а нашу пошлют в обход с севера или с юга.
— Тогда бы мы не стояли здесь, а где-то в другом месте. Вот увидишь.
— Дай бог, чтобы и у нас были свои пророки! — Марченко выше Байрачного, статный, обнял нашего ротного за плечи, и они побрели в гущу леса.
— Пойдем кое-что разведаем, — обернулся к нам Байрачный. — Вижу машины той воинской части, что меня интересует…
Мы взялись за обычные дела, которые приходится выполнять после каждого длительного марша: выбивать пыль из обмундирования, чистить оружие.
— Не ленитесь, ребята, не ленитесь! — покрикивал хрипловатым голосом старшина Гаршин на наших новичков, которые прибыли к нам во время нашей стоянки в Коломые. — Чистый и исправный автомат — залог успеха в бою. А то, если он откажет, тогда ты становишься не грозой для противника, а мишенью. Пиши — амба! Протирайте патроны, чтобы каждый был как зеркальце. — И покатился старшина как колобок дальше, одаривая каждого подбадривающей улыбкой синих-пресиних глаз.
— И почему это Байрачный взял его старшиной? — удивляется Губа. — Какой же из него начальник? Он если и кричит на кого-нибудь, будто сердит, все-таки видно, что в душе смеется.
— Байрачный, наверное, подбирал себе старшину по принципу роста, — без тени усмешки заявляет Пахуцкий. — Старшина должен быть ниже командира. Таким на всю роту оказался лишь Гаршин, ведь даже ты, — посмотрел на Николая, — наравне с ротным. Только ты худющий, потому и кажешься меньше.
— Пустое, — отзывается Губа, — я в старшины не лезу…
Подходит комсорг батальона старшина Спивак с газетами под мышкой, как всегда.
— Выполняю обязанности Лелюка, — смеется. — Тот нашел здесь земляков из какого-то пехотного полка, да и запропастился где-то.
— Здесь можно не только земляков найти, а и крестного отца, — торопится к Спиваку Губа, наверно, с надеждой, что тот принес письмо. — Собрали людей — тьма-тьмущая.
— Много войска… видать, на большое дело. — Комсорг дает Губе с десяток писем, адресованных бойцам нашей роты.
Губа быстро перебирает их и разочарованно вздыхает:
— На, Макар! О тебе не забывают, — отдает Пахуцкому письмо. — А мне что-то не пишут, наверно, некогда… Это мы здесь баклуши бьем, а они там трудятся, ведь работы вот так, — черкнул ладонью выше головы.
Молчим, каждый, видно, думает о доме, о том, как там сейчас нелегко — без нас, без тракторов и лошадей… без хлеба. А нужно же и землю запущенную обрабатывать, и жилье хоть какое-нибудь слепить. В землянках долго не просидишь…
Пахуцкий, повесив автомат на шею, бьет ладонью о ладонь, будто стряхивает с них остатки грязи. Это означает, что он уже закончил работу.
— Так, может быть, сходим к ручью, умоемся да немного припетушимся, чтобы нас львовянки не пугались, когда будут встречать? — предлагает Макар.
— Твою тварь хоть мой, хоть парь — все равно макухой останется, — прищуривает глаз Губа.
— Это ты, Николай, про тварь от подольчан научился, на Днепропетровщине так не говорят.