Сидя возле заднего борта, все время выглядываю из-под тента. Мимо нас в обратном направлении идут военные подводы, на них — по нескольку человек в накинутых на плечи или на голову — от дождя — шинелях. Провожают нас усталыми, а то и печальными взглядами. Подбородок одного из тех, что на второй подводе, забинтован. Догадываюсь: на всех этих подводах — раненые. И мне кажется, что дождь стал холоднее, я весь сжался…
Впереди на перекрестке дорог виднеется в промокшей плащ-палатке регулировщик. «Если повернем направо, — загадываю себе, — к хорошему, если налево — к плохому». Я не решился испытывать судьбу до конца: направо — останусь жив и невредим, а налево — крышка…
Регулировщик машет флажком, чтобы поворачивали налево. При въезде в село Барилово — на Орловщине — стоит штабная машина нашего батальона. Начштаба лейтенант Покрищак, встречая машины своих подразделений, показывает, где им располагаться.
Лейтенант красивый и совсем молодой. Ему лет двадцать.
Мы ползем вверх, за церквушку, которая спряталась по самые окна в высокой лебеде и крапиве. Останавливаемся.
В дождливом предвечерье село кажется совсем мертвым. Не скрипят журавли колодцев, не ревут коровы. Не лают собаки… Слышен гнетущий запах пожарища и смерти. Избы, что уцелели, темнеют черными глазницами выбитых окоп. Ни одного человека в гражданском. Только мы, угнетенные кладбищенской тишиной, стоим, осматриваемся.
Таких пустынных сел мне встречать еще не приходилось.
Но вот тишину нарушает гудение машин, которые, задержавшись там, внизу, возле лейтенанта Покрищака, теперь поднимаются вслед за нами наверх. С восточной околицы села долетает низкий, басовитый рев танков. От развилки они двинулись к селу другой дорогой.
И, будто услышав этот металлический разговор моторов, грозовым грохотом отозвалась темнеющая даль. Где-то за холмом, южнее, загрохотали пушки.
Это громовое эхо недалекого боя отозвалось в сердце непонятной тревогой, щемящей, колючей болью. Такое чувство, будто ты склонился над бездонной черной пропастью…
— Выходит, фронт совсем близко… — В голосе Грищенко то ли удивление, то ли разочарование. — А я думал, что нам его еще догонять и догонять…
— Наверное, понравилось на машине ехать, — усмехается Губа. — Думал, будешь так гнать немцев до самой границы? Нет, дружок, вот уже плита просится на твои плечи.
Старшина роты приказывает взять котелки и ведет нас пустынными улочками к походной кухне. Разговоры не умолкают…
— Что дают?
— Будто бы гороховое пюре, а там — бес его разберет.
— С мясом?
— Когда с мясом, а когда — с квасом.
— Ты что мелешь, балаболка…
— Так он с перепугу: услышал, что уже близко грохочет, вот и болтает, чтобы душу развеселить.
Смех, перемолвки, выкрики «Чья очередь?»… Мы стоим за пулеметчиками, как всегда. Чопик держит по два котелка в руке — берет сразу на весь расчет.
— Оно бы и по сто грамм не мешало перед предстоящим крещением, да старшина скупердяй. Говорит, что с этим горючим машина где-то застряла. Не иначе как перепились, черти, на радостях.
— Ты уже разведал? — удивляюсь.
— Интересовался, — сознается Чопик и, причмокнув языком, мечтательно говорит: — Вот бы сюда из одесского кабачка бочонок молдавского, холодненького…
IV
…После ужина, часов в одиннадцать, командир роты Суница приказал собраться всем минометчикам возле машин. От него узнаем, что танковые бригады нашего корпуса — и 197-я (Свердловская), и 243-я (Пермская), а также 30-я мотострелковая бригада — уже три дня ведут ожесточенные бои с врагом. Продвигаясь вперед, они форсировали реки Орс и Нугрь, уничтожили немало живой силы и техники противника…
Хозяйственники и шоферы нашего батальона, которые каждый день ездят на бригадные или корпусные склады, еще с позавчерашнего дня поговаривали о том, что части корпуса уже воюют. Но нам не очень верилось, ибо чего же тогда нас не трогают? Мы — хуже или лучше? Не очень верилось еще и потому, что шоферня — народ, слишком охочий до всяких слухов и выдумок.
На этот же раз, выходит, можно было бы им верить.
Дальше старший лейтенант Суница говорит о том, что вот-вот и наша бригада пойдет в бой.
— Мы должны развить успех пермяков и, сломав сопротивление врага, выйти к селению Злынь, перерезать важнейшую коммуникацию врага. Наступление должно быть стремительным, напористым. Нам придется сделать сейчас пяти-семикилометровый бросок и подготовить огневые позиции, — говорит дальше Суница. — Должны успеть, чтобы в час наступления вести интенсивный огонь по врагу.