Лежим рядом, молчим… Я знаю, что Макар не спит, время от времени глотает слюну, но не трогаю его. Может быть, в такие минуты человеку хочется побыть наедине со своей печалью, со своей болью. И лезть с соболезнованием, сочувствием — только раздражать его. Вдруг приходят на ум строчки из чьего-то стихотворения:
Мечтаю, потому что живые думают о живом.
Слева от меня Байрачный. Он, раскинув руки, спит счастливым богатырским сном. Справа — Пахуцкий. Макар не может заснуть, потому что ему больно, его душу жжет измена невесты… А завтра им обоим идти в бой, идти за счастье и верных и неверных невест, за спокойствие всегда неспокойных матерей, за судьбу рожденных и нерожденных детей — за все, что уже за нашими плечами и что еще впереди нас! Какая высокая ответственность легла на наши солдатские плечи, сколько нужно иметь силы, чтобы не согнуться!
Разбудил нас протяжный гул, от которого в ушах заломило. Прямо над нами, чуть не задевая верхушки невысоких деревьев, стремительно проносятся тугие пучки белого пламени. Видно, батарея «катюш» стояла где-то поблизости от нашего лагеря.
Не успели умолкнуть «катюши», как сразу же загрохотали десятки, а может быть, и сотни пушек самых разных калибров, загремели разными голосами — от оглушительного баса корпусных до пронзительного, тявкающего дисканта «сорокапяток». Мы повскакивали на ноги, оглушенные этим все нарастающим грохотом и ревом. Едкий пороховой дым затмил голубизну июньского неба…
Старшина Гаршин, приложив ладони рупором ко рту, что-то, видно, кричит, даже побагровел, — но ничего не слышно. Машет рукой, и мы догадываемся, что нужно выстроиться повзводно и идти к своим танкам.
Я, Николай Губа, Макар Пахуцкий и еще несколько бойцов нашего взвода облепили со всех сторон «тридцатьчетверку», на башне которой белой краской выведено «Гвардия». Радуемся, что выпало нам оседлать именно эту машину. В «Гвардии» три Сашки и один Федор. Командир танка — Александр Додонов, командир пушки — Александр Мордвинцев, стрелок-радист — Александр Марченко, и только механик-водитель не Александр, а Федор, Федор Сурков… Молодые, храбрые, знают свое дело…
В одном из недавних боев «Гвардия», оторвавшись от своих, углубилась километра на два в оборону противника. И в это время вражеский снаряд перебил ей гусеницу. Ребята выскочили из «тридцатьчетверки» чинить повреждение. Гитлеровцы, увидев это, бросились к ним со всех сторон.
Наверное, хотели взять в плен. Экипаж отстреливался из танка, пока были патроны. Когда огонь прекратился, немчура обступила танк:
— Рус, сдавайся, иначе будет капут!
В ответ — раскатистый свист.
Гитлеровцы стали бросать ампулы с самозагорающейся смесью. Машина загорелась.
— Что ж, ребята, если уж выпало нам погибать, так пусть хоть будет весело, пусть и эти фрицы, что вокруг, составят нам компанию, — криво усмехнулся Марченко и с отчаянием включил рацию, будто выдернул предохранитель из гранаты, которая лежит у тебя за пазухой… — Я — «Лидер»! Я — «Лидер»! — кричал в мегафон. — Слышишь меня, «Рубин»? Дайте по мне огонь из пушек! Огонь из пушек!
Тянется минута напряженного ожидания. Ребята жмут друг другу руки. Ведь через минуту их наверняка разнесет в клочья… А умирать ой как не хочется в свои двадцать лет, когда ты лишь на пороге жизни, когда еще все впереди.
И вот адский грохот взрывов подкинул «тридцатьчетверку», а Марченко все выкрикивал:
— «Рубин», огонь! «Рубин», огонь, огонь!..
Когда взрывы отдалились в глубину обороны противника, ребята, еще не веря, что они остались в живых, начали выскакивать из пылающей машины. Стали ее гасить. Немцев будто ветром смело, только валялись трупы да дымилась земля. А «тридцатьчетверка» легко отделалась — осталась зияющая дырка на башне около надписи «Гвардия».
Эта дырка на башне «Гвардии» не залатана и по сей день, мы через нее общаемся с Марченко и другими Александрами.
Артиллерийская подготовка продолжается на том участке, где намечено произвести прорыв. Видно, не все огневые точки противника подавлены, огрызается — время от времени падают вражеские снаряды недалеко от наших танков. Вблизи вспыхнули сразу две автомашины. Одну шофер поспешно вывел из леса к ручью и там тушит; с другой бойцы разгружают новенькие ящики с боеприпасами.