— Ее, ту зажигалочку, — говорит, — дал мне один гауптман, задабривал, чтобы я его не пристукнул, когда вел по заснеженным балкам к нашему штабу. Случилось это под Сталинградом, еще, наверное, недели за две до того, как Паулюс поднял лапки… То был мой первый пленный… Веду его, а он крутится, чтобы глянуть мне в глаза, как собака, что провинилась перед хозяином. Крутится, что-то бормочет про киндер, про муттер, про солидарность комрадов. Вспомнил, гад, о солидарности, когда в плен попал уже возле Волги. А до того, думаю про себя, сколько ты нашего брата в землю вогнал… Тычет мне зажигалку, щелкнув ею, чтобы, я не подумал, что это граната. Ведь они и такое подстраивали нам. Дурной ты, думаю, хоть и гауптман. Не в наших правилах убивать пленных. Да и нужен ты нам как «язык». Вот так — до зарезу. — Ротный провел ребром ладони по подбородку. — Три раза пробирались к ним в тыл, вылеживали по нескольку часов, замаскировавшись в снегу, — караулили. И возвращались ни с чем. Я тогда был командиром взвода разведки. Это сразу после курсов. А той ночью повезло, караулили вблизи уборной, около какого-то штаба или капэ. Несколько человек — мелкоту — пропустили. А гауптмана — когда пуговицы застегивал… — Байрачный умолк, старательно прислушиваясь к чуть слышному гудению мотора.
— Это наша машина, привозила боеприпасы, пошла на Вишняки, — объясняю. Мне видно, как над чуть высветленной полоской неба потянулся кузов.
— Но зажигалка была у меня, наверное, с неделю — и не больше. Увидел как-то командир полка. Попросил на часок, будто для того, чтобы удивить командира дивизии. Так тот час тянется и поныне…
— А вы случайно не взяли эту у кого-нибудь «на часок», чтобы удивить комбата или комбрига?
— За кого ты меня принимаешь, Стародуб! — в его восклицании и упрек и обида.
— Я просто поинтересовался — вот и все.
— Не можешь ты, чтобы не укусить… — Ротный подбросил на ладони зажигалку и похвастался: — Эту подарил мне Саша Марченко — при свидетелях. Было там с десяток танкистов, да и наших архаровцев немало. Можешь спросить у Покрищака…
— Я вам верю, чего мне еще кого-то спрашивать.
— Умеют они, немцы, делать всякие там штуковинки. Это говорю тебе как токарь, я в этом разбираюсь.
— Как бывший токарь, — уточняю.
— Почему бывший?.. Закончится война, и, если будем живы, станем к станкам, возьмемся за чепеги — кто что умеет, то и будет делать. Дела всем хватит… Хотя, по правде говоря, мне жаль будет расставаться с армией.
Совсем недалеко от нас, во ржи или в бурьянах, звонко закричал перепел.
— Спать пой-дем, спать пой-дем! — смеясь, передразниваю его. — Наверное, — говорю, — зовет свою подругу, которую мы напугали… Видите, война войной, а жизнь берет свое…
Байрачный немного наклонил голову влево и, сидя таким образом, внимательно к чему-то прислушивался. Я сначала ничего не уловил, но потом донеслось из перелеска, что справа от нас, на востоке, выразительное гудение моторов.
— Думал, что наши танки, а это автоматчики на машинах едут в штаб бригады — в Вишняки.
Машин отсюда не видно, мы догадываемся о них по звуку. Вот они поравнялись с позицией наших минометчиков, где около дороги окопался взвод Расторгуева. Звонко ударил ручной пулемет, тугими короткими очередями ответили ему автоматы. Вскакиваем на ноги и что есть духу бежим туда, через низовье, где недавно стояла кухня, по полегшей ржи, где только что кричал перепел. Гудение машин оборвалось. Вместо этого послышалась разноголосица: команды, выкрики, ругань. Подбегаем, взвод Расторгуева и несколько минометчиков, уже обезоружив немецких солдат, выстраивают их в колонну, чтобы отвести в Вишняки. Оказывается, четыре машины, на которых было около пятидесяти человек, оторвались от своей колонны и заблудились. Решили добраться до Львова кратчайшим путем. Когда по ним застрочили из пулеметов и автоматов, сообразили, что сопротивляться напрасно. Обер-лейтенант, который сидел в кабине передней машины, крикнул нашим:
— Не стреляйт! Гитлер капут! — и соскочил на землю с поднятыми руками.
Подчиняясь его команде, то же сделали и все его пехотинцы.
— Если так запросто, — говорю, — сдадутся нам в плен войска, которые драпают из Бродов, то у всей бригады не хватит бойцов, чтобы их конвоировать…
— Ты, Стародуб, заранее не переживай, — весело отзывается минометчик Власюков. — Было бы кого сопровождать, а конвоиры всегда найдутся.
— Ведите их быстро к штабу! — приказывает Байрачный автоматчикам.
Возвращаемся в свои окопы. Июльская ночь «месячная», теплая, тихая. Приглушенные звуки далекой канонады отзываются в душе холодной щемящей болью.